ГЛАВА ВТОРАЯ
ГАСТРОНОМИЧЕСКИЙ СЕЗАМ
Новый сосед Штукиных Казимир Апанасович Поросюк внешность имел колоритную. Фигура его очень напоминала классический вареник. Такое сходство ей придавал большой и округлый живот. Произрастал он прямо из паха и плавно переходил в на удивление тонкую жилистую шею, на которой сидела массивная голова с мясистым носом, большими отвислыми усами, вечно сонными глазами и полумесяцем длинных, но редких волос, растущих по краям черепа. Хозяин черепа зачесывал волосы на одну сторону. При этом они закрывали просвечивающуюся лысину только в случае филигранной укладки каждой волосинки. На шутливые вопросы своих знакомых о причине возникновения такого объемистого чрева Казимир уклончиво отвечал:
– Була грудь, та сползла трохи.
Характер у нового соседа был замкнутый. С обитателями квартиры он общался мало, хотя сразу дал всем довольно меткие прозвища. Штукина-сына Поросюк называл шмакодявкой, Штукина-отца – политрабочим, а со Штукиной-матерью не разговаривал вообще, за глаза называя ее лахудрой. По-видимому за то, что дома она постоянно носила застиранный халат и цветастую косынку, из-под которой торчали концы железных бигудей. Практически ежедневная стирка, доводящая семейное белье до одуряющей чистоты, и накручивание своих от природы невьющихся волос были для Антонины Штукиной теми самыми пунктиками, которые, хоть и в других проявлениях, есть у каждого из нас.
Для объективности надо сказать, что экстерьер самого любителя прозвищ был ничуть не лучше. Дома он всё время щеголял в стоптанных войлочных тапках без пяток и безразмерной засаленной пижаме тюремного окраса.
Если быть точнее, то это Антонина не разговаривала с Поросюком – человеком незлым, но от природы прижимистым и в силу своей комплекции очень ленивым. Конфликт возник после того, как она сделала бережливому Казимиру замечание и предложила выбросить трёхлитровую банку с прокисшими остатками некогда квашенной капусты. Банка уже две недели стояла на его кухонном столе. В ответ Поросюк, страдающий хроническим насморком и поэтому начисто лишенный обоняния, беззлобно возразил:
– А шо ей зробиться, капусте-то? Вона ж квашенная.
– Была квашенная. Неужели трудно выбросить? Вон мусоропровод, в двух метрах от вас, – закипая ответила Антонина и указала на круглую металлическую крышку в дальнем углу кухни.
Действительно, в домах той постройки люк мусоропровода выходил прямо на кухню. Это приводило в восторг кишащих там тараканов, которые могли беспрепятственно путешествовать по всем кухням многоквартирного дома и с наступлением темноты по достоинству оценивать кулинарные способности их хозяек.
– Запах стоих невозможный, – не унималась Антонина. – Вы не один в квартире живете, надо соблюдать и придерживаться...
Чего надо придерживаться, распаленная Штукина не успела объяснить Поросюку. Банковладелец в самом начале разговора запихнул в рот здоровенный кусок яичной ливерной колбасы, прожевал его, в голос икнул и все так же беззлобно поставил точку в обсуждении мало интересующей его проблемы:
– Те пахнэ, ты и выбрасывай.
После чего невозмутимо покинул кухню.
– Быдло недообразованное! – успела бросить вдогонку соседу эмоциональная молодая женщина, в силу врожденной брезгливости не способная притронуться к замусоленной поросюковской банке даже под дулом пистолета. Себя Антонина, закончившая десять классов и народный университет марксизма-ленинизма, считала человеком высокообразованным.
Вообщем, ни у одного из членов семьи Штукиных отношения с Поросюком не сложились. Даже у маленького Отнарика, вскоре принявшего через любителя квашенной капусты очередную порцию воскресной порки.
В один из выходных дней компания мальчишек собралась на своей излюбленной лавочке в глубине двора за трансфоматорной будкой. К ним на огонек заглянул Федька Штырев по прозвищу Штырь: рыжий и конопатый оболтус года на четыре старше их компании. Ввиду отсутствия в то время учебников по соответствующей дисциплине, Штырь занимался половым воспитанием подростков, учил ребят курить и рассказывал скабрезные анекдоты.
– Ну что, старики, свежак забубенить? – спросил Штырь, усевшись на спинку лавочки и обозревая сверху вниз обступивших его малолеток.
Услышав в ответ одобрительный гомон, духовный пастырь подрастающего поколения достал пачку "Шипки", не спеша закурил, выпустил из носа пару струек дыма, а потом рассказал мальцам три анекдота, которые для этой аудитории вполне могли сойти за свежие. Первые два, ввиду их чрезвычайной на сегодняшний день бородатости и сложности перевода на литературный язык опустим, а третий, в силу его роли в понимании взаимоотношений между Поросюком и Отнаром, приведём.
– А вот еще, – продолжил рассказчик, после того как улеглось ребячье ржание. – Приходят трое мужиков в баню, раздеваются догола и у всех троих до колена ... У работяги – руки, у завсклада – живот, а у замполита – язык.
Громче всех над анекдотом смеялся Отнар. Как и большинство малолеток, он не понял юмора, но зато живо представил себе голого, пузатого Поросюка, который трудился на ниве общественного питания и занимал непристижную и малооплачиваемую должность заведующего продуктовым складом.
Вечером вся семья собралась за столом в своей комнате. Мама разлила в фарфоровые чашки горячий чай и наложила каждому на блюдечко вкусное абрикосовое варенье с косточками. Отнарик к тому времени еще слабо разбирался в принципах строительства Вооруженных Сил, а также роли и месте в них политорганов. Посему он полагал, что в армии все делятся только на солдат и офицеров. Отхлебнув душистого чая, мальчик с воодушевлением, дабы родители вволю посмеялись над маминым обидчиком, пересказал услышанный во дворе анекдот. К его большому удивлению после заключительных слов отец внезапно поперхнулся чаем и выронил чашку, ошпарив себе левую руку и испачкав вареньем только что выстиранную белоснежную скатерть.
Оставшаяся невридимой правая рука была у Штукина-старшего в тот день особенно тяжелой и любитель анекдотов затаил на своего соседа нешуточную обиду.
Через некоторое время изобретательный мальчик нашел способ, как отомстить виновнику того, что уже пару дней он мог сидеть только на самом краешке стула.
Надо сказать, что скромный заведующий продуктовым складом за день пропускал через свой организм гигантское количество пищи. В результате дома он частенько пользовался раздельным санузлом, а именно той его частью, которая не предназначена для мытья рук и чистки зубов. Вместо туалетной бумаги, которая в те годы еще не пользовалась популярностью в народе, Казимир употреблял бумажные салфетки, предназначенные для вытирания рук после принятия жирной пищи. Универсальные салфетки, пригодные на все случаи жизни, бледно-желтой стопочкой покоились в его кухонном шкафчике.
Придя домой из школы и удостоверившись, что Поросюк еще не вернулся с работы, Отнарик залез к нему в шкафчик, взял несколько верхних салфеток, слегка намочил их, обсыпал сухой горчицей, а затем высушил и положил на место. Трубный рев, доносящийся вечером из раздельного санузла, доставил юному пионеру ни с чем не сравнимое чувство реванша и он решил продолжить мелкие пакости.
Однако при следующей попытке случилась досадная осечка. Перед уходом на работу Поросюк обычно запирал дверь своей комнаты на два замка: один английский и один амбарный. Как-то раз усердный служитель гастрономическо-бакалейного культа проспал и в спешке не стал запирать дверь на висячий замок, а только впопыхах захлопнул ее, понадеявшись на надежность английского дублера. Но случилось так, что то-ли заржавел спусковой механизм, то ли была на то какая иная причина, только дверь не захлопнулась.
В этот день Отнар вернулся из школы довольно рано. Сначала младший Штукин завершил кропотливую операцию по удалению из дневника компрометирующего его листа, а затем отправился гулять по квартире. Подойдя к соседской двери, он с ненавистью толкнул ее ногой. И тут древняя хранительница тайн семейного очага неожиданно плавно открылась...
В квартире никого не было. Только мертвецки пьяный Витька во сне сотрясал стены богатырским храпом, так что звонок стоящего в коридоре велосипеда "Школьник" от вибрации слабо повизгивал. Боязливо озираясь, мальчик осторожно зашел в комнату к своему недругу.
Жилище Поросюка даже по непритязательным меркам того времени поразило Отнара убогостью обстановки. Вся мебелировка небольшой комнаты состояла из абсолютно голых стен, выкрашенных краской блекло-поносного цвета, круглого деревянного стола, одна ножка которого была наполовину отпилена и покоилась на нескольких кирпичах, двух самодельных табуреток, видавшего виды буфета, двухстворчатого шкафа с треснутым посередине зеркалом и железной кровати с подкидной панцирной сеткой, которая от длительного общения со своим увесистым хозяином провисла почти до пола.
Окинув взглядом непритязательное помещение, Отнар вспомнил, что как-то раз на кухне баба Поля поинтересовалась у Казимира причиной такого глубокого аскетизма, на что тот с присущей ему немногословностью ответил:
– А шо в ней, а мебле проку-то? Зисти ее неможно, тильки пыль с нее вытирай. А так, если кто придет к Поросюку, нету у него ничего и забирать нечего.
Почему кто-то может прийти к нему с целью забрать мебель, немногословный завскладом уточнять не стал.
– А чего же ты не женишься, Казимир? Все таки хозяйка была бы в доме, – продолжала интересоваться баба Поля, искренне жалеющея неустроенного Поросюка. – Да и будет кому, не приведи Господь, глаза закрыть и слезой окропить.
– Да не получается у мебя с бабами! – в сердцах махнул рукой Поросюк. Всю свою жизнь он прожил без соответствующего штампа в паспорте и теперь в пятьдесят восемь лет тем более мало походил на жениха. – Чего уж их мучить, хай живуть. Да и гроши им давай, меблю с шубой покупай.
Покрутившись немного по комнате, юный следопыт подошел к шкафу и протянул руку, чтобы открыть его. Но как-раз в этот момент спящий виртуоз стакана выдал такую трель, что мальчик от испуга отдернул руку с резвостью, которой мог бы позавидовать мастер рукопашного боя.
Посторонние звуки не лучшим образом действовали на натянутые нервы маленького Штукина. Немного успокоившись, он подошел к двери и аккуратно прикрыл ее.
Но в полном соответствие с хорошо знакомым каждому разведчику законом подлости, защелка английского замка, закапризничавшая утром, на этот раз исправно исполнила свои прямые обязанности. Дверь с безапелляционным щелчком захлопнулась. Хорошо бы еще просто захлопнулась. Так во исполнение мерзопакостного закона от старенького замка отлетела кнопка, приводящая в движение защелку и, звякнув о грязный пол, скользнула под дверь.
Еще не осознав, что он попал в западню, Отнарик несколько раз дернул за ручку и будь у него силенок немного побольше, чем у щуплого десятилетнего мальчугана, он наверняка оторвал бы ее. Коварная дверь на уговоры не поддавалась.
В тоске отойдя к окну, Отнар к своему ужасу вдруг услышал скрип открывающейся входной двери квартиры, а затем звуки шагов. Тяжесть шагов в сочетании с характерным шмыганьем носом не оставляла ни малейшего сомнения в том, кому они принадлежат. Мальчик живо представил свое рубиновое ухо в необъятной ладони Поросюка и блеклые стены нечаянной тюрьмы поплыли перед глазами нарушителя коммунальной границы. Через несколько секунд, пока хозяин комнаты снимал в прихожей пальто, под влиянием почти животного страха Отнар принял единственно правильное решение. Он стремительно нырнул в двухстворчатый шкаф и затаился там, как испуганный полевой грызун.
Пошурудив ключом в замочной скважине, Поросюк открыл замок и зашел в комнату, неся две объёмистые сумки. Положив сумки на просевшую кровать и приплясывая от нетерпения, нежданный хозяин монашеской кельи устремился к буфету.
Как по мановению волшебной палочки из глубины грязного буфета появлялись съестные припасы. По изысканности и разнообразию они резко контрастировали с убогим антуражем предстоящей трапезы. В основном это было консервированное великолепие иностранного и отечественного производства. Обшарпанную поверхность стола-инвалида украшали элегантная плоская коробочка с исландской селедкой в винном соусе, круглая, как хоккейная шайба, баночка французских шпрот в оливковом масле, брусок нежной баночной ветчины югославского производства, по размерам напоминающий лежащий под ножкой стола кирпич, и множество других баночек и коробочек с манящими яркими наклейками. В заключение на свет появился желтовато-оранжевый красавец ананас, который Поросюк тут же ювелирно раскроил на сочные аппетитные ломтики. Всё это хорошо было видно маленькому пленнику сквозь солидную щель между рассохшимися дверцами старого шкафа.
Уставший труженник открыл банки загнутым консервным ключом и разрезал пополам витой батон мягкого и, судя по всему, ещё теплого белого хлеба. Каждую половинку он густо намазал куриным паштетом, сверху положил кусочки светло-матового, с золотистой корочкой балыка, которые тут же скрылись под толстым слоем антрацитно-черной икры.
Затем тайный чревоугодник вернулся к буфету, достал миниатюрную чекушку “Московской”, рванул зубами язычок пробки и вылил все содержимое в граненный стакан.
– Фу ты гадость! И как только ее беспартийные пьют? – с удовольствием поморщившись, произнес Казимир, разом осушил двухсотпятидесятиграмовую емкость и откусил почти половину приготовленного бутерброда.
После выполнения этой неприятной процедуры, Поросюк со скоростью голодного курсанта начал опустошать стоящие на столе банки, неимоверно чавкая и причмокивая от удовольствия. Наблюдая из шкафа этот воспетый еще великим Рабле процесс, Отнарик бесшумно сглатывал липкую, тягучую слюну.
Порезанный на дольки ананас Поросюк доедал полупривстав с табуретки, пытаясь одной рукой расстегнуть пуговицы на необходимой принадлежности мужских брюк, именуемой гульфиком. Осилив только половину заморского фрукта, истязатель захлебываюшегося слюной пленника начал быстро икать. Затем он схватил из буфета несколько бледно-жёлтых салфеток, которые после известных событий перенес к себе в комнату, и бросился в направлении своего любимого приюта, на ходу расстегивая брючный ремень. Подбежав к двери, подпольный обжора тупо уставился на отсутствующую кнопку замка.
Тем временем близкие к родовым схватки внизу живота становились все сильнее и обезумевший от мук сдерживания Поросюк пустился в пляс, словно он стоял на раскаленной сковородке. Отнарик понял, что сейчас произойдет непоправимое, и закрыл глаза...
Через несколько секунд маленький разбойник догадался о том, что это непоправимое произошло. По характерному звуку, словно кто-то резким движением разорвал штапельную тряпку, и не менее характерному запаху, который не заставил себя долго ждать. Почувствовав неземное блаженство, осрамившийся Казимир приобрел возможность соображать, достал из буфета ножницы и открыл мерзавец-замок. После этого, придерживая штаны, он обреченно поплелся в недоступное минутой ранее коммунальное прибежище, оставив дверь комнаты полуоткрытой.
Услышав слабый щелчок задвинувшейся щеколды, виновник конфузливой мизансцены вылез из шкафа, схватил по дороге ломтик ананаса и бесшумно прошмыгнул в свою комнату.
Ночью мальчику приснился ужасный сон. Похожий на вампира голый Поросюк со свисающим до колен животом пританцовывал у парящего в воздухе стола и поглощал стоящие на нем деликатесы прямо с железными банками, закидывая их в свой открытый, как люк мусопровода, рот. Покончив со всем, что стояло на столе, работник малопрестижной сферы народного хозяйства отломал ножки стола, обглодал их, после чего направился к шкафу. Его глаза горели от нетерпения, а усы развевались, как вымпелы готового к бою корабля. Подойдя к шкафу, Поросюк извлек оттуда Отнарика и со словами: “Ну, шо шмакодявка, пишлы на экзэкуцию,” за ухо поднял его над собой. Всеядный сосед приготовился проглотить своего обидчика и его широко разинутый рот неожиданно приобрел форму унитаза ...
Ночной кошмар подбросил Отнара в кровати, как сетка батута. Он в ужасе вытер со лба капли липкого, холодного пота и убедился в том, что экзекуции ему удалось избежать. За окном падал мокрый снег, миролюбиво тикал круглый металлический будильник и отец наполнял сонную комнату звуками, какие обычно издает человек, отдувающийся после пяти чашек настоящего индийского чая.
– Во, куркуль! – думал мальчик, накрывшись по самый подбородок теплым стеганным одеялом. – На кухне при всех ливерную колбасу с капустой жует, а у себя в комнате ананасы с ветчиной наминает, а потом в навоз перерабатывает. Не зря я ему салфетки горчицей смазал. Надо было еще скипидару подлить, чтобы шибче пробрало. Да разве его проберет! У него шкура, как у бегемота в зоопарке. Ему ведро скипидара выпить, что мне наперсток рыбьего жира.
В то время рыбий жир давали всем без исключения детям для профилактики рахита и бодрствующий полуночник при воспоминании о нем аж передернулся, поскольку ему, как недоношенному ребенку, пришлось отведать изрядную порцию этого на редкость противного зелья. Строя по-детски наивные планы, как еще можно было бы насолить обжористому куркулю, мальчик успокоился и тихо заснул.
Пока маленький проказник спит, мы познакомимся с другой тайной страстью Казимира Поросюка. Об этой всеиспепеляющей страсти не догадывались не только его соседи по квартире на восьмом этаже, но и люди гораздо более компетентные и всезнающие. При всем своем низменном пристрастии к чревоугодию рядовой работник советского общественного питания был человеком духовно увлеченным. На свете есть немало чудаков, которые собирают всякую всячину – от старинных картин, автомобилей и железнодорожных мостов в натуральную величину до импортных бутылок и коробок из-под сигарет.
Казимир Апанасович Поросюк собирал книги. Причем исключительно толстенные тома из красивых цветных страниц с водяными знаками, перевязанные замусоленной бечевкой. Коллекционированием этих наиболее совершенных произведений человеческой мысли он занимался всю свою жизнь. И не существовало для коллекционера лучшего времени суток, чем предночные часы, когда затихает шум большого города и в комнате повисает упругая, звенящая тишина (тут следует сказать, что в то время еще не началось массовое расползание по всей Москве такого чудесного изобретения градостроительства, как многоэтажный панельный дом, в котором звенящая тишина в одной, отдельно взятой квартире может повиснуть только в случае внезапной и одновременной смерти всех проживающих в доме соседей). В эти часы умиротворенный сытным ужином библиофил трепетно доставал свою драгоценную коллекцию и с упоением, от корки до корки, перечитывал все книжки на сон грядущий.
Увлеченность была семейной чертой Поросюков. Отец Казимира, Апанас Поросюк, в двадцатые годы был одним из наиболее активных членов комбеда и участников ликвидации классовых врагов и прочих мироедов в своем родном селе Зажируевка. Он очень увлекся идеей ликвидации. После того как в селе было покончено со всеми кулаками, а заодно в целях перегиба и с середняками, Апанас долго не находил себе места. Потом он предложил председателю комячейки покончить еще и с бедняками, сочувствующими враждебному сословию. Список таких чуждых делу мировой революции перерожденцев был у Поросюка составлен заранее. Апанас сумел всучить список властям, хотя в то время поддержки у них не нашел. Он еще долго маялся и бродил по недоликвидированному селу, переименованному из Зажируевки в Захудаловку. Непонятый борец за идею заглядывал во все амбары, подсчитывал количество сносимых соседскими курицами яиц, а потом удавился. И совершенно напрасно это сделал, поскольку через десять лет составленный им список очень пригодился.
Отнар еще несколько раз устраивал небольшие встряски своему тучному соседу и флегматичный Поросюк сносил их довольно безропотно. Только при встрече в коридоре со своим мучителем он грозил ему мясистым пальцем и довольно миролюбиво говорил:
– Ну, бисов сын, шмакодявка, попадешься ты мне!
В один прекрасный день непримиримый пионер рассказал о проживающем в их квартире Гаргантюа наставнику подрастающего поколения Федьке Штырю и был удостоен от того почетной клички “угнетатель жлобов”. После этого с угнетателем жлобов произошла удивительная метаморфоза. Он прекратил все свои происки, стал вежливо здороваться с Поросюком и интересоваться его драгоценным здоровьем.
Ларчик сей открывался просто. С помощью Штыря, слесарившего после восьмого класса на заводе, Отнарику удалось подобрать ключи к обоим замкам квартирного обжоры и регулярно изымать часть его продовольственных запасов, которые пополнялись быстрее, чем их успевал перерабатывать человек-фабрика. Разнообразные коробки, банки, кульки и пакеты уже не вмещались в буфет, занимали половину комнаты, лежали в углу большой кучей, предусмотрительно закрытые от сглаза верблюжьим одеялом, а фигура небесполезного для ребят соседа напоминала не выпуклый в одну сторону вареник, а сочную рыночную грушу. Он не замечал пропажи части своего съестного богатства, поскольку никогда не считал его, а Отнарик с Федькой не наглели. Поросюковские килокалории придавали дополнительные силы растущему организму мелкого воришки и рос он, как на дрожжах, к превеликой радости своих ничего не подозревающих родителей.
Выдача бесплатного питания подрастующему поколению продолжалась бы еще очень долго. Но однажды, когда возмужавший на дармовых харчах подросток учился в седьмом классе, произошла крайне неприятная история.
Прийдя под вечер домой Отнар обнаружил, что в квартире толпятся незнакомые ему люди. Правда одного из присутствующих он знал. Это был их участковый – немолодой и неперспективный капитан Птахин, с которым юному комсомольцу уже доводилось сталкиваться по малозначительному делу. Поначалу Отнар серьезно сдрейфил и решил, что сыр-бор разгорелся из-за его персоны. Он лихорадочно пытался угадать, что же стало известно Птахину: хищения с домашнего склада Поросюка, смелый рейд по тылам клубнично-яблочных плантаций в дачном поселке под Звенигородом или всплыла история с упитанной крысой, которую они со Штырем продали на “Птичьем рынке” подслеповатой старушке, как щенка гладкошерстной таксы.
Осторожно протиснувшись внутрь квартиры, Отнар на всякий случай поздоровался с участковым и понял, что интерес вызывает вовсе не его личность. Все внимание присутствующих было сосредоточено на Поросюке.
Казимир сидел посередине комнаты на табуретке и походил не на спелую рыночную, а на пожухлую магазинную грушу. У стены, напротив до боли в желудке родного буфета, стояла всхлипывающая баба Поля. Какой-то незнакомый мужчина с усталым лицом сидел на второй табуретке и что-то быстро писал на казенных листах бумаги. Он периодически поднимал голову и разочарованно обводил взглядом скромное жилище труженика продуктового склада. Иногда он откладывал авторучку, несколько секунд массировал виски кончиками пальцев, чернильно-фиолетовых от длительной розыскной службы, и обращался к лысыватому молодому человеку с висящим на шее фэдовским фотоаппаратом. При этом он убежденно говорил одну и ту же непонятную фразу:
– Полное отсутствие мотивации при явном наличии криминала.
Отнар несколько дней не наведывался к соседу за дополнительным пайком. Поэтому он сразу обратил внимание, что от необъятной кучи в углу комнаты не осталось и следа, и раздувшийся до крайних пределов развенчанный повелитель консервов бросал тоскливые взгляды на пятилитровую банку болгарской черешни - единственное украшение облезлого стола-инвалида.
Напуганный экспроприатор прислушался к негромкому разговору Птахина с незнакомым сиплым баритоном. Его особенно поразила заключительной фраза: “ с конфискацией имущества ... в особо крупных размерах”. И хотя мальчику трудно было представить, что же можно конфисковать у Поросюка в особо крупных размерах, повзрослевший угнетатель жлобов интуитивно почувствовал, что его гастрономическому сезаму пришел конец.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
---------------------------------------------------------
Если Вы зашли на эту страничку с моего персонального сайта,
нажмите кнопку Back в левом верхнем углу, чтобы вернуться.
Если нет, приглашаю зайти на мой сайт www.borisboston.com (нажмите на надписи Boris Boston вверху этой страницы, а затем, попав на мою страничку, на http://www.borisboston.com ).
|
