П О Л И Г О Н .
Понимаешь, Боб, — старательно артикулируя слова хорошо поставленным го-лосом бывшего профессора, говорил лобастый, как инопланетянин, Мишка Во-лобуев. — Жизнь — это всего лишь количество упущенных возможностей. А уж от индивидуума, в конечном счете, зависит, какие из них использовать, а какие нет. Как говорится, quantum satis... Я даже одно время книгу собирался написать... о своих упущенных возможностях... А потом подумал, что пока буду писать, мо-жет быть, последнюю возможность потеряю...
И Мишка величественно запустил пятерню в свою окладистую бороду и стал похож в эту минуту на античного мыслителя, благородно возлежащего под сенью поспевающей оливы на фоне искрящегося где-то далеко внизу золотисто-голубого моря. Даже захотелось для полноты картины закричать сверху что-нибудь на греческом... жизнь прекрасна о-го-го!.. чтобы тебя в твоей радости ус-лышал весь белый свет... или на худой конец - там, внизу, у моря, у пивной бочки под магнолией... и от головокружительно нахлынувшего счастья вдруг, даже по-слали быстроного гонца с двумя запотевшими кружками пива прямо сюда, на-верх, на благоухающий самшитом и травами Парнас, где Боги мучительно приду-мывают для людей, как им жить дальше...
Но это был всего лишь очередной глюк. Наверное, от тех сомнительных гри-бов, которые нашли в выброшенной кем-то банке. Ему, Бобу, а если быть совсем точным, Борису Алексеевичу N. отставному профессору теперь уже и несущест-вующих наук( ну, что сегодня скажет молодому пусть даже и пытливому уму та-кая загадочная наука, как диамат!), еще тогда эти грибы показались совсем не suitable, но Мишка пользовал и остался жив, разве что глаза у него стали, как у кролика — с какими-то кровавыми прожилками.
Мишку вообще ничего не берет, даже змеиный яд от радикулита из тюбика под названием “Випросал”, содержащий яд гюрзы, 16 “мышиных единиц”(или "Мишиных”), как тут же переиначил Мишка, который этих 16 “мышиных еди-ниц” тут же намазал на хлеб вместо масла и пил с чаем в пакетике “Липтон”.
Между прочим, так поступал даже Великий Царь Царей Митридат 6 Евпатор, который чтобы его не отравили, вынужден был всю жизнь принимать по чуть-чуть различных ядов. Так что 16 “мышиных единиц” яда гюрзы были бы и для Митридата в самый раз.
... А когда глюк кончился, они снова оказались там, где метапсихически и должны были оказаться — у контрольных мусорных ящиков в магическом коли-честве семи штук, за которыми и вели наблюдение согласно утвержденного гра-фика, с 16-20час, когда активность населения еще только начиналось.
Лучшие часы наступали обычно позже, но главный олигарх по кличке Чипс (или мистер Чипс, как иногда в хорошие минуты именовал его Мишка) считал, что лучшие часы у ящика еще нужно заслужить. Да и ответственность большая — мало ли кто что по пьяне или по другой лихости в мусорный ящик выбросит. Вон Сеня Воронцов из второго микрорайона целую клизму с новенькими баксами на-шел. С перепугу даже заявить хотел, мол, так и так, нашел баксы, что делать? Но умудренный опытом Чипс популярно объяснил, как в таких случаях поступают с дураками вообще, а с валютными — в частности. И оставив просветленному Сене 5 баксов на пиво, уехал лично в Швейцарию, чтобы положить ничейные баксы на именной Сенин счет. А на проценты учредить что-то вроде Нобелевской премии “За особые заслуги...” но за какие именно и кому персонально пока оставалось неясно.
“Бог дал — Бог взял”, — на что философски изрек Сеня, задумчиво глядя в хвост удаляющемуся Джипу Черокки, за тонированными стеклами которого каза-лось пусто, как в гробу, рассчитанном на покойника, а сам Чипс прямо на глазах недвусмысленно растворялся в вечности...
— Но, сэр... — время от времени возвращал на землю гомо сапиенса Мишку доходчивый критик чистого разума Боб, — в вашем дискурсе не учитывается та-кая категория, как степень свободы. Возможность и свобода... Я бы, правда, сюда еще добавил “необходимость” — вот три источника, три составные части наших последующих недоразумений.
— Красиво говоришь, брат, но степень свободы уже и подразумевает наличие возможностей, а мусорных ящиков как было так и останется семь, — и Мишка отхлебнул из подозрительной бутылки с надписью “Бальзам Битнера”, обнару-женной в ящике №3 в самом начале смены.
— Понимаете, сэр, — словно перед невидимой аудиторией растекался Боб, — ведь каждая возможность должна учитываться в n степени. А чем больше воз-можностей, тем выше и вероятность неправильного выбора. Но с другой стороны, чем больше степень свободы, тем неумолимее ее стремление к 0, то есть, к неже-ланию этой свободой воспользоваться вообще!
— Мысль, конечно, интересная, — как-то даже плотоядно оскалился Мишка, словно приготовился к ее (мысли) употреблению. — В таком случае, что же мы тогда делаем у этих мусорных ящиков?
— Ваш, сэр, вопрос просто некорректен. Не будем из сферы духа опускаться до вульгарной логики. Все дело, как всегда, в семантике. За каждым словом вы-страивается свой семантический коридор. Вы сказали “мусорные ящики”, а я го-ворю — “реторты жизни”...
— В таком случае, вернемся к нашим ретортам. Просто не терпится посмот-реть, что нам сегодня Бог послал...
— Вы, сэр, просто схватываете на лету. За словом реторта уже не поставишь какое-нибудь... и вы поставили слово “Бог”... Бог — создатель, Бог — судья... Бог — всевышний и так далее, а инструмент бога — мы — мыслители и ученые, ис-следователи того, что зовется словом “жизнь”... Возможно даже... нас специаль-но... направили сюда...
“Пить “Бальзам Битнера” — хотел было перевести все в шутку, слегка подус-тавший от непомерного напряжения ума Мишка, но, посмотрев на вдохновенное лицо Борьки, посчитал более уместным не бросать его на произвол такой необуз-данной мысли.
“Посланцами других миров, — с хрипловатым придыханием закончил Борька. — Изучать, так сказать, культурный слой... Археологи специально раскопки про-водят... тоже исследуют культурный слой, которым в сущности и является му-сор... чтобы потом по черепкам восстановить, чем занимались люди несколько тысяч лет назад, даже о чем они думали и мечтали... Ну, а мы это делаем сразу, по, что называется, культурным следам... Словно торопимся проверить результат. Выходит, там, наверху, этот “результат” тоже не был известен? Выходит, там, на-верху, очень даже интересно, как поведут себя гомо сапиенсы, если им постоянно усложнять задачу. Возможно даже, что для Них Земля - просто полигон... где в условиях повышенной секретности разрабатывают самое страшное оружие - ЧЕЛОВЕКА! Что-то вроде лабораторной чашки Петри, где на питательной среде выращивают колонии убийственных микробов для истребления вот таких же, как мы, человеков. Что даже укладывается в замечательный закон “отрицания отри-цания”, который, к слову сказать, еще никто не отменял. Ты думаешь, микробы догадываются, что могут стать оружием в безжалостной борьбе? Или, что их кто-то исследует, изучает, время от времени рассматривая под микроскопом, как ус-пешно идет процесс размножения, и что будет с этим процессом, если в чашку из пипетки капнуть какую-нибудь бяку... устроить им, так сказать, маленький Чер-нобыль или Тунгусский метеорит... Или у какого-то Лаборанта - Бога сопля слу-чайно сорвалась или пепел с окурка сыпанул... А мы сразу - НЛО, за нами, “мик-робами” прилетели... Настало время вступать в контакт... Значит, наша цивилиза-ция уже достигла уровня, чтобы представлять для Великого Космоса интерес... А на самом деле в нашей чашке Петри просто не тот получен результат... И сейчас надо решить - или выделить из колонии чистую культуру, чтобы пересадить ее на новую питательную среду, или уборщица баба Маша смоет из чашки Петри всю эту сомнительную плесень в раковину... Вот поэтому мы здесь... А степень свобо-ды диктует свои права...”
— Ты имеешь в виду...
— Да, именно... Чтобы даже для милиции мы не представляли брезгливый ин-терес. Другое дело БОМЖ — это как бы человек, которого уже нет. Общество выключило его из своего общественного договора... Ну, а это все... — Он небреж-но показал на свои защитного цвета галифе и не первой свежести тельняшку, край которой горделиво выглядывал сквозь ворот пятнистой куртки “афганки” — всего лишь камуфляж... маскировка...
— Ты хочешь сказать, что и остальные... так сказать, бомжи... что-то вроде агентов других миров?
На что Боб даже отвечать не стал. Только отрешенно посмотрел в небо, где облака образовали надутый ветром странный знак — что-то вроде величественно-го фаллоса в ореоле заходящего солнца.
— Может, мы и вообще того... — словно следуя своей мысли, продолжил Боб. — В каком-то смысле и не люди даже...
- Это в каком же таком смысле? — сразу принял стойку Мишка.
— Я, конечно, уже давно догадывался... не хватало как бы решающего звена... А сегодня все стало на свои места... Круг, так сказать, замкнулся... Мы не просто посланцы других миров, а разведчики-роботы... С четко обозначенной програм-мой... и техническими задачами...
— Значит, говоришь, роботы... — и Мишка задумчиво затянулся случайно об-наруженной в последнем мусоре сигаретой “Rothmans” с золотым ободком. На миг его физиономия спряталась в тумане, из которого в странной последователь-ности начали проступать: сперва голова фавна, затем - старого знакомого Карла Маркса и наконец - бывшего профессора диаматических наук Михаила Юрьевича Волобуева. — Но, господа... а как же тогда неопровержимое “мыслю — значит, существую” — вдруг по-французски голосом Карла Маркса произнес Мишка, и с хитроватым прищуром посмотрел в пустоту, которую в данную минуту безза-стенчиво заполнял Боб.
— А кто тебе сказал, что мы мыслим? — с обезоруживающей неопровержимо-стью Борька сделал “рыбу”, и они втроем с Марксом еще какое-то время, словно чего-то ждали. Но “рыба”, она и в Африке “рыба”, и Мишка, покряхтывая, поко-вылял к мусорным ящикам проверить, что выбросили эти морды из 600 Мерседе-са с затемненными стеклами.
В черном полиэтиленовом мешке с надписью “El — OPISDON GLOBAL” ока-залась куча всякой всячины: пустые пачки от сигарет “Парламент”, дюжина раз-ноцветных презервативов “Red bulls”(с с такими же красными тевтонскими рож-ками), недопитые и пустые бутылки от Шампанского, Кентуккийского виски и водки “Абсолют”(в одной, правда, оказалась почему-то моча), несколько тампак-сов в помаде, серебристые женские трусики с рюшками и огромные мужские тру-сы с грибом атомного взрыва и английской надписью “Гигант секса”, бутерброды с колбасой и креветками, черной и красной икрой вперемешку с маслинами, уст-рицами, кусками жареного мяса, сардинами, тонкими ломтиками семги и марино-ванными огурчиками пикулями, нетронутыми грибными жульенами в маленьких горшочках... апельсинами, бананами, ананасами, и мохнатым, похожим на голов-ку младенца, кокосовым орехом, при виде которого Мишка даже отшатнулся, ка-кие-то подтяжки с надписью “Tomagavk”, два галстука в майонезе, три пустые ко-робки от “Виагры”, куски шоколадного торта и просто конфеты россыпью в золо-тых и серебряных бумажках и где-то уже совсем у самого дна мешка — малень-кий такой чемоданчик-дипломат с наборным кодом и цепочкой наручником с надписью “President”...
Мишка зачем-то начал лихорадочно приводить его в порядок. Но чем дальше, тем больше его движения замедлялись и замедлялись... Ему даже показалось... и осторожно приложив чемоданчик к уху...
— Тикает, — сказал почему-то шепотом, передавая чемоданчик Бобу.
— Тикает, — с почти английской невозмутимостью вынужден был признать Боб.
Какое-то время они смотрели друг на друга, словно отсчитывали последние секунды перед вечностью, которая все никак не наступала...
— Бомба? — наконец первым выдохнул Мишка.
— К бомбе наручник цеплять? - мрачновато усомнился Боб.
— А кто его знает?.. Чтобы не потерялась...или к какому-нибудь камикадзе прицепить...международный терроризм, как вектор социальной фрустрации... — от волнения Мишка, как всегда, нес дурь, от которой и успокаивался сам же.
— Это в эфедроне у тебя фрустрация, — с убедительной прямотой разрядил обстановку Боб. — Нет, брат... хотя и сдается мне, что эта штука будет посильнее “Фауста” брата Гете.
Какое-то время он изучающе рассматривал поблескивающий хромированным наручником чемоданчик. Затем начал с меланхолическим хрустом разминать пальцы. Словно готовился сыграть на рояле пятый концерт Рахманинова для фор-тепиано с оркестром.
Глядя на него, Мишка тоже начал зачем-то засучивать рукава. Пока
на левом предплечье не показалась татуировка треугольника, из которого, будто в замочную скважину, подсматривал нехороший такой глаз. От этого глаза ему, Мишке, даже стало немного не по себе, точно Глаз видел его насквозь и уже знал, что от него можно ожидать дальше. Он, Мишка, не знал, а Глаз — знал. Потому что принадлежал его бывшей жене Нане. И хотя Нана уже давным-давно была в Америке, куда подалась в тайной мечте стать наконец мужчиной, а возможно уже и стала каким-нибудь мистером Дрючем в кожаных ковбойских штанах с бахро-мой, - ее недремлющий глаз продолжал оставаться с ним, Мишкой, чтобы так или иначе отравлять его свободную, а значит и разгульную жизнь.
Честно говоря, он и сам толком не знал, когда этот глаз на нем появился. Мало ли что бывает со свободным художником, когда его покидает женщина. Особен-но, если эту женщину звать Нана. А обнаруженная с ее уходом татуировка была чем-то вроде прощальной записки, расшифровав которую, он должен что-то по-нять, или почувствовать... И тогда в далекой Оклахоме под мистером Дрючем вздрогнет конь, и превратившись в прекрасногрудого кентавра, понесет ее, Нану, навстречу такому близкому и в то же время неуловимому счастью по имени... Смущало только это странное слово “Кадум”, написанное под одной из граней треугольника.
... Кадум... Он, Мишка, хоть и видел его в миллионный, наверное, раз, но поче-му-то вздрогнул. У него даже возникло ощущение, что он его уже когда-то знал, а потом забыл и всякий раз снова и снова прокручивая его в голове, будто при-ближался к чему-то главному, которое может ему лучше и не знать, ибо, как сказал однажды один мудрый еврей Экклезиаст:”Во всяком знании много печа-ли...” А от слова “Кадум” все его тело наполнялось легкостью и невесомостью, словно хотело улететь от этого всевидящего глаза подальше... За мусорный ящик хотя бы отлететь, чтобы в непринужденной обстановке расслабленно справить нужду...
А Боб уже приступил к чемоданчику вплотную, и сейчас, затаив дыхание, подбирал код. Что делал, конечно же, самым излюбленным в науке “методом ты-ка”. И хотя шесть колесиков с десятью цифрами на каждом обещали просто фан-тастическое количество комбинаций, в “методе тыка” была своя романтика, слов-но обещание любви на рассвете... И по тому, как взгляд Боба становился все более и более отрешенным, Мишка начинал понимать, что пора вмешаться.
— У нас в науке раньше было золотое правило, - проникновенным голосом па-пы Карло произнес он, - если задача не решается математически, значит, она ре-шается с помощью отвертки. Так сказать, реконфигурация хода мысли.
И Мишка, диагностически подвигав отверткой перед остановившимся взгля-дом Боба, словно поставил на чемоданчике точку.
Внутри что-то облегченно щелкнуло, и крышка с подозрительной легкостью открылась. (А может она и была на отвертку рассчитана — цифровой код для от-вода глаз, для таких вот, как Боб, замученных с детства отличников, которые все по правилам все как надо, — еще смутно мелькнула у Мишки мысль... Да и мало ли что может случиться, вдруг в самый ответственный момент забыл код или это-го... в наручниках который, вражеской пулей наповал...)
Но то, что они обнаружили внутри... Мишке даже по нужде расхотелось. Только в голове появился странный звон. Словно от ветерка покачивались и по-званивали, подвешенные на веревочках, все когда-либо употребленные им, Миш-кой, граненные стаканы. И на каждом стакане каким-то чудом сохранилась мысль, которая в тот момент могла бесповоротно изменить его, Мишкину, судьбу, но он об этом не знал и прошел, проскочил мимо мысли вхолостую. И только один стакан совсем не подавал признаков мысли - стакан с недопитым портвей-ном таврическим, в котором по кругу с неопровержимой глупостью кружила му-ха, а точнее - мух. Самое интересное, что этим мухом был никто иной, как его, Мишки, друг и соратник Боб... При ближайшем, конечно, рассмотрении...
Странный это был конечно чемоданчик.
Какие-то кнопки, разноцветные лампочки и выключатели и все они мигали и вер-телись... И даже слегка попискивали. Загорелось табло с надписью “Готовность №.”..10...9...8... 6...5...3... и под всем этим загорелась такая большая красная кноп-ка “Пуск”. Слева в отделении была еще трубка спутникового телефона, черная тисненная записная книжка с кодами, и початая пачка презервативов с надписью “Warkraft”.
— Ты, думаешь... — наконец первым пришел в себя Мишка.
— Нет, я уже ничего не думаю... Мы уже ничего не думаем... Нас просто уже нет... Нам кажется, что мы еще здесь, а на самом деле нас уже нет... — почти сры-вался на крик взволнованный голос Боба. Похоже было, у него начиналась исте-рика.
— Но, герр профессор, правило номер шесть гласит: не принимайте себя че-ресчур всерьез — терапевтически спокойно заметил Мишка. — А что касается чемоданчика... то почему бы не предположить, что это Их уже нет... — и Мишка потянулся замусоленным пальцем прямо к красной кнопке с надписью “Пуск”. И на всем протяжении его замедленного жеста в голове Боба стремительно вырастал и распускался невообразимой (какой-то даже неземной красоты) цветок, который быстро превратился в зловеще золотой гриб с черной бахромой, и Боб в ужасе за-крыл глаза...
Но Мишка и не подумал трогать кнопку. Он смеялся. Смеялся, как терминатор от осознания своей силы. Смеялся, как Бог, для которого жизнь это всего лишь шутка, а значит и он, Мишка - шутка, даже несмотря на присутствие рядом кноп-ки, которая делает его Богом. Но Бог — вечен, а значит, он, Мишка, не имеет пра-ва уничтожить себя, об этом просто никто не знает, не догадывается... И он в опь-янительном порыве чувств даже обнял присмиревшего с подрагивающими губами Боба, который все еще опасливо косился на чемоданчик.
— Ну, а теперь, герр профессор, какие будут идеи? Я насчет чемоданчика имею в виду... Мозговой штурм объявляю открытым. — И Мишка по-хозяйски прикрыл крышку, чтобы мигание кнопок не отвлекало работу мысли. — Можно, конечно, его просто вернуть... Я хотел сказать, попытаться вернуть... за адекватное, без всякого сомнения, вознаграждение, но это значит, что кто-то должен быть вино-вен и понести наказание... А это может быть... даже сам...
— Он может сказать, что чемоданчик похитили...
— Он может сказать, что это вообще не его чемоданчик... или специальная подделка, сугубо для присутственных мест... у него есть запасной — вот он и есть настоящий... А он и в самом деле есть для подобных, возможно, случаев... или, скажем, устаревший вариант, списать списали, а произвести уничтожение не хва-тило духу... да и не по хозяйски как-то... лучше разобрать на детали... а кнопка теперь у президента размещается в голове... или в каком другом участке тела, чтобы удобнее было нажимать.
— Ну, если он президенту не нужен... можно найти и другого покупателя... Террористам каким-нибудь предложить, — не унимался в извивах мысли Мишка.
— А это уже статья... измена Родине или разглашение государственной тайны. Не хотелось бы мусорные ящики на тюремные нары променять.
— Решение, конечно, есть, но оно не в плоскости формальной логики. Нужно просто поставить себя на место потенциального покупателя и спросить его, то есть себя, что с этой хреновиной делать дальше. Не на кнопку же любоваться в погожий день... Но в нашем случае возможны варианты, и Мишка решительным жестом достал из чемоданчика спутниковый телефон и книжку с кодами каких-то телефонов. Выбрав наугад один из них и почему-то на букву “Б”, быстро набрал номер. На том конце провода приветливый женский голос с придыханием о чем-то зашелестел сперва на английском, потом на испанском, затем после непроиз-вольного Мишкиного возгласа перешел на вполне нормальный русский. Из всего Мишка понял главное: девочки с Багамских островов уже вылетели (две мулатки и две креолки, с подрагивающими от внутренней самбы попками и другими час-тями тела - точь в точь, как на ежегодном карнавале в Рио).
От всего услышанного Мишка хотя и выпал слегка в осадок, но бодрости духа не потерял. Уже смеркалось, но в его глазах, будто открылось ночное видение. Полистав еще справочник с телефонами, он набрал какой-то номер и сказал голо-сом директора Армагеддона: ”Машину к Пушкину, пароль “Белеет парус одино-кий...” Ответ: ”Всегда белеет...”
Всучив телефон с кодировщиком Бобу, Мишка на всякий случай защелкнул на своем запястье наручник и отряхнул с галифе что называется производственный мусор.
— Что ж, герр профессор, сама жизнь, можно сказать, диктует нам свои права, — и, критически осмотрев Боба(защитная куртка ”афганка" и тельняшка - ма-ленькая хитрость для милиции, которая их иногда принимала то за бывших спец-назовцев, то за “афганцев” и обычно без лишних вопросов отпускала) — сказал умно и красиво: нельзя дважды вступить в один и тот же мусор. На сегодня ле-генда звучит так: были на охоте, проснулись... охрана где-то потерялась... при-шлось действовать по обстоятельствам...
У кучерявого с лобастой головой младенца Пушкина, который угрюмо рас-сматривал непонятные светящиеся иероглифы новой пищеточки “Макдональдс" их уже поджидал сверкающий, как рояль, огромный “Мерседес — континенталь”.
Мишка уверенно взялся за ручку двери, пропуская впереди себя Боба. Сам же уселся на переднее сиденье, бережно примостив чемоданчик на колени.
“Белеет парус одинокий,” — так и подмывало Боба назвать пароль. Но круп-номордый за рулем мягко взял с места, а сидящий в полумраке рядом другой крупномордый, по всей видимости охранник, нетвердым голосом человека вче-рашнего дня прогундосил:”Я же говорил, какая сейчас охота! Леса горят... зверь бежит... разве что крокодилов у Саньчика пострелять... Зверюганы будь здоров!.. Из самой Амазонки доставили... А кто-то еще доказывал, что эти падлы в наших реках не живут, а они не только живут, но еще и размножаться начали... По по-следним данным уже достигли Волги. У какого-то фермера всех гусей перетаска-ли. И что характерно: пуля в голову не берет...Только в правый глаз надо попа-дать... Зато какая охота!.. Вас, Борис Черномырдович, сегодня в Барвиху или на “Полигон” — после такой охоты отдышаться?
— На “Полигон”... отдышаться, — у Боба голос хоть слегка изменился, но не дрогнул. — К испытаниям там все готово?
— Еще как готово, Борис Черномырдович... У нас люди свое дело знают.
Где-то под Мишкой мелодично зазвонил телефон. Трубку по привычке взял крупномордый...
— Это Мишка Япончик из Америки, спрашивает... Когда финансово экономи-ческий кризис начинать?..
— Когда — когда... — не то, чтобы сильно занервничал Боб. — Своими мозга-ми думать надо. А то по всякому пустяку сразу к президенту. В общем, так... как тебя... Федор... Фредди, значит... Передай этому “японцу”, что надо Нострадамуса читать. Когда у Нострадамуса написано — тогда и начинать...
— Сразу после “Полигона”, значит... — с пониманием уточнил Федор. — И что у нас за народ — считай, уже весь мир живет по Нострадамусу, а мы этого Нострадамуса, можно сказать, породили и сами же его нарушаем...
— Да, Федор, я все хотел спросить, — непринужденно подключился к разгово-ру Мишка. — А где сейчас этот мужик, ну, который Нострадамуса написал?..
— Это, Мишель, что ли?. - неловко замялся крупномордый.
— И в самом деле, где?.. - по государственному углубил вопрос Боб. - Может, мне захочется его на охоту пригласить... Каких-нибудь вальдшнепов пострелять.
— Пострелять то, конечно, можно, - даже как-то изменился в лице Федор. - Только у нас “вальдшнепами” особое спец. подразделение называют. Наверное потому, что операции по зарубежам проводят. Это они, собственно, Нострадамуса и “обнаружили”...
- Что значит, “обнаружили”?
- Да был там у них какой-то Нострадамус, но кто о нем знал, кто догадывался? А шла “холодная война” или как потом ее стали называть “война умов”, когда с нашим государством никто даже на олимпийских играх не хотел участвовать. Вот наши спецы и разработали операцию “Нострадамус”, чтобы на их незрелые умы повлиять. Сперва заменили у Нострадамуса текст, но это, как говорится, дело тех-ники. Чтоб никакому эксперту не удалось подкопаться. А потом уже “обнаружи-ли” - по всем мировым газетам растрезвонили о такой “сенсации”. Самое порази-тельное, что Запад не только поверил, но и до сих пор слепо следует нами зало-женной программе будущего. Даже ваши, Борис Черномырдович, выборы...
- Ну-ну, договаривай!
- Это всего лишь, так называемый, катрен №47... А в катрене №49 предсказы-вается, что в Мадагаскарский порт Мадзунга войдет странный корабль, с которого высадятся много странных людей, и эти “странные люди” будут говорить стран-ные речи, а потом самый странный из них объявит остров Мадагаскар “независи-мой территорией любви”, и положит начало новой жизни и новому человеку, ко-торого потом ученые назовут “гомо амаре” - человек любящий...
- А я... что буду в это время делать я?
- В этом месте у Нострадамуса в тексте какой-то шифр. Над ним до сих пор ломают головы лучшие умы. Не помог даже самый мощный на сегодня израиль-ский компьютер “Дип Джуниор”. Наши спецы нарочно навставляли в катрены та-ких шифров, чтобы время от времени под видом расшифровки вносить необходи-мые коррективы. Так, например, было предсказано падение берлинской стены. К сожалению, код не сохранился. В силу, конечно, вынужденной необходимости.
- Что значит, не сохранился! Раз кто-то эти катрены написал...
- Степень секретности была столь высокой, что ни о каких документах не мог-ло быть и речи. Даже сам автор “Нострадамуса” не догадывался, что он автор.
- Может у нас и президент не догадывается, что он президент? - с нажимом в голосе предположил Боб.
- Президент догадывается... - заворочался на своем месте Федор. - А что каса-ется Нострадамуса, то по оперативным данным, наши люди уже взяли его след.
- Какой след, если согласно степени секретности, следов не должно было ос-таться в принципе.
- Следов, как таковых, нет, а вот одна зацепка имеется. О ней знаю только я и командир “вальдшнепов” - полковник Половцев. У Нострадамуса на левом пред-плечье была татуировка - равносторонний треугольник, в центре которого - глаз, а под всем этим ключевое слово “Кадум”. “Мудак” - если сзади наперед прочитать. Татуировка была сделана специальным раствором, что позволяло вести за ней на-блюдение с нашего спутника из космоса. К сожалению, спутник был запущен еще в разгар “холодной войны” и сейчас его орбита изменилась. Поэтому он этого Но-страдамуса то засекает, то снова теряет. Но мы его все равно возьмем. Наши лю-ди, можно сказать, уже дышат ему в затылок.
- Смотри, Федор! О ходе операции докладывать мне лично.
Незаметно въехали в лес и, проскочив какое-то озерцо с плавающими кувшин-ками, повернули налево. Прямо перед глазами, словно из-под земли, вырос при-чудливый, как на лубочных картинках, дворец с флюгерами и петушками.
Где-то пальнула пушка и отовсюду россыпью выбежали встречать девки, ук-рашенные разноцветными лентами, в кокошниках и монистах. Невидимые гусля-ры и ложечники рассыпались в первых аккордах плясовой. Даже Боб не выдержал и начал пританцовывать, как медведь на ярмарке. Но его уже подхватил румяно-щекий хоровод... И только сейчас у Мишки будто открылись глаза: на красавицах девках, кроме кокошников с лентами да монист, ничего не было!
А танцующая камарилья с Бобом во главе под разудалую музыку уже двига-лась ко дворцу.
На какой-то миг у Мишки произошло что-то вроде затмения, а когда снова пришел в себя, то даже содрогнулся, как от дурного сна: Боб уже совсем без дезо-белья сидел в прозрачно-хрустальном, словно подвешенном на подсвечивающих снизу прожекторах, бассейне. Вокруг Боба, как русалки в омуте, игриво плеска-лись девки. Вода и хрусталь по закону линзы приближали и увеличивали все де-тали, и в этом смысле все детали Боба выглядели по государственному веско. Мишка даже засмотрелся, как на картину Рубенса с крупнотелым Персеем. Девки тоже смотрелись ничего, особенно, когда прижимались своими камасутрами к хрустальным граням или закручивали вокруг Боба водную кадриль. И пока он, Мишка, умозрительно пытался экстраполировать на место Боба себя, его тоже подхватили... И вот он уже сидит рядом с Бобом, но почему-то в семейных сати-новых трусах... видимо, из-за чемоданчика (так сказать, при исполнении), кото-рый приходилось героически удерживать над водой - в этом был даже свой осо-бый мазохизм беззащитности. Но русалок его эротические трусы только еще больше раззадорили...
- А сейчас - шампанское!.. - голосом массовика-затейника объявил Боб, шара-хаясь от хлынувших снизу пузырьков, от которых по телу забегали тысячи мура-шек, и все они искали его, Мишку - искали, чтобы первыми сообщить что-то очень важное, а он, как Гулливер, боялся шелохнуться, чтобы не спугнуть это не-передаваемое ощущение легкости, словно все его большое и такое неуклюжее те-ло вот-вот начнет рассыпаться на атомы... а потом взлетит, как праздничный воз-душный шарик, чтобы бесследно раствориться в бесконечно голубом небе...
- Сейчас будет самое интересное, - тяжело дыша, сообщил ему на ухо Боб.
- Ты то откуда знаешь?
- А, это... Да мне Федор в ухо какую-то штуковину воткнул... Чтобы что назы-вается зазря мысли не напрягать. Вот эта хреновина все и подсказывает. Я уже даже привыкать стал... Совсем думать не надо...
- Хорошо устроились, товарищ президент, - по доброму так позавидовал ему Мишка. - Ладно, мыслительную функцию я беру на себя. От шампанского, прав-да, у меня мигрень. Уж лучше было пиво заказать... с пузырьками...
- Ты уже и так назаказывал... Только что по этой хреновине в ухе доложили, что девочки с Багамских островов прибыли: две мулатки и две креолки - все как заказывал - с подрагивающими от внутренней самбы попками. Хотели еще Фиде-ля Кастро прислать в нагрузку, так я еле отбоярился.
- Ну, насчет Кастро, я такого, допустим, не заказывал.
- Значит, молодцы - сами проявили инициативу. Из уважения к великой стра-не... в лице... или в этом самом... ее великого президента...
- Ты что несешь!.. Какого такого президента, да еще великого... Это ты что ли великий президент? - даже задергался на цепочке от чемоданчика Мишка.
- Да, я... У великой страны не может не быть не великого президента. В конеч-ном счете, президент - это всего лишь мыслеформа своего народа... Которая в итоге и формирует содержание.
- Да окстись ты, Боб!.. Какая мыслеформа и какое содержание?.. Кто еще не-сколько часов назад утверждал, что мы археологи... культурный слой... посланцы других миров...
- Я, ну и что?.. Я и сейчас это продолжаю утверждать. Просто считай, что нам изменили задание. Может там, наверху, решили срочно внести в нашу земную жизнь кой-какие коррективы. Сперва была операция “Нострадамус”, но в нашей стране что-то она в последнее время начала давать сбои. Видно, ты, Мишель, что-то там с катренами намудрил...
- Какой Мишель, какие к черту катрены... Это моя поэма, я ее еще в институте написал... чтобы “хвосты” по французскому не сдавать. Моей преподавательнице Сьюзанне она так понравилась, что попросила написать продолжение, а я, как ду-рак, старался...
- Главное, Мишель, даже не то, что ты Нострадамуса написал, а то, что пресло-вутый Нострадамус оказался нужен. Каждому гомо сапиенсу важно знать, что его ожидает завтра и послезавтра... На какие, так сказать, катаклизмы рассчитывать, - терпеливо растолковывал ему Боб.
- Может и в самом деле шардарахнуть по какой-нибудь Лупизандии или Хрен-ландии - напомнить кое-кому, кто в доме действительно хозяин?
- Дело говоришь, товарищ Маузер... Мишель, я хотел сказать. Надо только эту идею с кнопкой у меня в ухе согласовать.
- А не послать ли их всех... с чемоданчиком впридачу... - и Мишка пустил струйку шампанского на вынырнувшую попку какой-то русалки.
Сразу все вокруг пришло в движение. Хрустальный бассейн, словно расколол-ся пополам, и Боб с Мишкой оказались на носилках, которые стройноногие де-вушки в белых туниках с красной полосой пружинисто уносили в голубую даль. Мишка еще успел заметить развешанные по стенам до боли знакомые портреты... Вот он, Мишка, совсем маленький, с трогательной завитушкой писюна, нацелен-ной в большую и пугающую неизвестность жизни... Вот он уже школьник, первый класс... с огромным ранцем, полным удивительных знаний... Вот он постарше, с кордовой моделью самолета в руке... Вот он студент... молодой ученый... И так далее, весь что называется его жизненный путь... на левой стене уводящего в глу-бину дворца коридора...
По правой стене были таким же образом развешаны портреты Боба с той лишь разницей, что вместо кордовой модели самолета, в руках Боба был кролик. Миш-ка еще надеялся, что будет и итоговый портрет каждого из них на фоне мусорного ящика, но портретная галерея внезапно оборвалась небольшим овальным залом. Их удобно расположили на полулежащих креслах с пультами дистанционного управления в руках. Сразу напротив вспыхнул большой экран, на котором обо-значилась поделенная на квадратики хорошо знакомая рельефная карта мира. Подвигав пультом, Боб нажал одну из двух кнопок и вместо карты показалось увеличенное изображение той точки земного шара, на который указывал красный лазерный луч. В данном случае это была Африка. Скорее всего Уганда. А может даже Ангола. Голый негр в боевой раскраске с ручным пулеметом прямо с плеча поливал огнем джунгли, из которых доносились предсмертные стоны и крики...
- В морской бой играть умеешь? - даже как-то оживился Боб. - Первой кнопоч-кой наводишь на цель, второй командуешь “Огонь!” Потом можно снова первой кнопочкой проверить, что от противника осталось. Как президент, ставлю на се-годня боевую задачу: укрепить наши позиции в центральной Африке...
- Почему в Африке и почему в центральной?.. - болезненно спросил Мишка, прицеливаясь красной светящейся точкой на Париж.
На экране возникла Эйфелева башня, Елисейские поля и всюду целуются влюбленные, которые еще ни о чем не подозревают...
- Стратегически ты, конечно, прав - позиции можно и сидя на унитазе укреп-лять, а вот тактически... Проиграй мы сегодня Африку, завтра нарушится равно-весие в Гондурасе, и в Камбодже снова может начаться резня... в Лаос сразу пова-лят беженцы, они вытопчут плантации наркотиков, наркотики не поступят в Аме-рику, в крупных городах начнутся волнения и беспорядки, приостановят работу банки, а это значит - кризис, волна которого докатится до Европы, где цена на презервативы резко возрастет, что больно ударит прежде всего по нашей стране...
От такой перспективы Мишке стало не по себе. Париж на экране погас. Зато из-за горизонта показалась снова Африка. Самолет шел на бреющем полете над пирамидами, над караванами верблюдов в пустыне Сахара, над островками пальм, с похожими на ракеты, устремленными в небо, белыми голубятнями, потом нача-лись джунгли, над которыми их самолет первый раз обстреляли невидимые враги. Но Мишка успел вовремя сделать “кобру” и на левом крыле уйти в сторону. И хо-тя палец уже было непроизвольно потянулся к гашетке с “птурсами”, внутреннее чутье ему вовремя подсказало, что еще не время. Это не цель. Главная цель впе-реди. А пока внизу было озеро. Скорее всего Чад. А может даже Виктория. Боль-шое такое спокойное озеро, если не считать нескольких крокодилов, которых он успел рассмотреть в оптический прицел. Но вспомнив почему-то о крокодилах в заповеднике Саньчика, которых надо пулей только в глаз и которые посмели доб-раться, как фашисты, до самой Волги, дал по ним из одного “птурса” с упрежде-нием. На душе как-то сразу стало легче, а в шлемофоне сквозь помехи и треск прорезался голос Боба:
- Молодец, попал... Это была большая канонерская лодка США...
дай по ним из остальных “птурсов” и будем считать, что с американским присут-ствием в Персидском заливе покончено.
От такого сообщения Мишка ошалело замотал головой и, нащупав на пульте кнопку, высветил Персидский залив, чтобы проверить результат.
Канонерка тонула, оставляя за собой черный шлейф дыма. Вокруг на плотиках и лодочках изо всех сил спасался экипаж. Два других корабля: большой противо-лодочный и эсминец (на котором он даже успел рассмотреть название “N O S T R A D A M U S”) пока еще боролись за живучесть, но по всему было видно, что их часы тоже сочтены.
- Хорошая работа!.. - похвалил его президент. - После такого боевого крещения и расслабиться не грех. Ты когда-нибудь яйца крокодила ел?
Но ответить Мишка не успел. Крепенькие амазонки в мини туниках (под кото-рыми, между прочим, ничего не значилось), под чарующую музыку лютни и цим-бал понесли их в трапезную. Там уже все было готово. Огромный стол просто ло-мился от бутылок и закусок. Заметив Мишку, к нему обрадовано бросились те са-мые мулатки и креолки с Багамских островов... Они что-то щебетали голосами птиц... потом по очереди кормили его из собственных клювиков... Потом откуда-то издалека говорил Боб... Понимаешь, брат, - старательно артикулируя слова хо-рошо поставленным голосом кого-то бывшего, мудро наставлял Боб... Жизнь - это всего лишь количество упущенных возможностей... А уж от индивидуума в ко-нечном счете зависит, какие из них использовать, а какие нет... Как говорится, quantum satis...
Он, Мишка, еще хотел спросить, когда подадут яйца крокодила, к которым вдруг почувствовал просто непреодолимый интерес. Но голос Боба как-то стран-но начинал отдаляться и изменяться, и уже гремел откуда-то сверху, с высоты... А, возможно, это был уже и не голос Боба, а голос Грома, которым его, Мишку, приветствовал сам господь Бог. Ведь в сущности между Бобом и Богом разница всего в одну букву, и эта буква почему-то “Г”.
И от осознания этой великой и ничтожной разницы перед глазами Мишки на короткий миг вспыхнуло золотое сияние, потом промелькнула уже знакомая красная кнопка “Пуск”, и чей-то измученный голос за кадром облегченно выдох-нул - “А М И Н Ь.”
|
