Нас звали "пат" и "патошонок", он был высок, я коренаст,
он надоел мне до "печёнок", пока лицом не ткнулся в наст,
был угловат и заикался, ходил в атаку во весь рост,
он в рукопашную бросался, он подорвал понтонный мост,
мы с ним делили "козью ножку", дорожную глотали пыль,
порой одну делили ложку, постелью нам служил ковыль,
он от Смоленска до Берлина топтал со мною пыль и грязь,
он неуклюжий был детина и закрывал глаза крестясь,
он разговаривал без мата, поговорить он был горазд,
но что-то щёлкнуло, ребята и он лицом уткнулся в наст
он шептал - "моей маме..." ( помню я этот миг ),
вы мол знаете сами, "письмецо..." и затих,
резко дёрнулся телом и скатилась слеза,
а "костлявая в белом"... и закрылись глаза...
Словно Авель над "троном" я глядел чуть дыша,
как из тела со стоном в небо рвалась душа,
как же так друг Тимоха, ты меня трижды спас
и о том что мне плохо я толкую сейчас,
было нам не до шуток, ты в ответ - "не вопрос"
и меня трое суток на спине своей нёс,
я спросил про невесту, что ушла от тебя,
и добавил не к месту - "видно это судьба",
ты взглянул как-то строго, очертил пальцем круг,
"все мы Саня под Богом" и задумался вдруг,
это тяжкое бремя, я конечно устал,
он его прямо в темя и тот навзничь упал,
он кричал и "фонтаном" из него била кровь,
как сейчас эту рану..., ну а ты вновь и вновь,
говорил я порою, "ты мне больше чем брат"
и тебя перед строем утром обнял комбат,
ну а помнишь траншею, когда полк отступал,
с автоматом на шее ты меня откопал...
похоронка на ужин, треугольный конверт,
я не знал что мне нужен тоже будет "эксперт",
обо мне не заплачут ни отец мой ни мать,
я не знаю где зачат, о тебе..., да как знать,
мы ползли от подкопа, ты под ухом сопел,
я дополз до окопа, а вот ты не успел...
а когда стало плохо, я огонь на себя
и тебя я Тимоха пережил на три дня...