В глаза роса струится с тихим плеском,
"Ой, желтовато что-то для росы...
И пахнет как бы, пап, отхожим местом",
"А ты представь, что мы на Волге, сын!
Сидим с тобой на палубе "Фотиньи",
И рядом с нами, скажем, Левитан,
А на столе от ветра Плёса стынет,
Вина сухого, НАШЕГО бокал.
Я говорю: “Исаак, да хватит мазать,
И так заляпал палубу, аж жуть!
Иди-ка к нам, я вижу - надо вмазать
Тебе винца семейного чуть-чуть".
"Ой, пап, роса глаза мне эта щиплет!
Вот как тогда с болот осенних дым"
"Ты потерпи, Ильич бокал свой выпьет
И мы "Семь сорок" спляшем вместе с ним.
Он не сынок тебе? Да ладно, ведь шучу я,
Ах, Елисеев... как я не допер!
И где ж ты запах ссак-то здесь учуял?
Дезодорант, похоже, кто-то спер!
Что за народ: оставит кто кроссовки,
Забыв на ключ в каюте запереть,
Проходишь мимо и как стыдно всё-таки -
Ну, как их тут бесхозных не спереть?
Но я скажу: свобода несвободы
Гораздо лучше, чем наоборот!
Не понимают это лишь уроды,
И самый главный этот их урод.
Ну, тот, что нами дважды осуждённый
За три доски, тройной одеколон,
Гляди-ка: наш Исаак винишка дернул,
И - за мольберт, какой упертый он!
Ах, я о чём? Они за печенюшки
В глаза нам ссать готовы не росой,
А ведь мы с мамой и с тобой, Илюшка,
Земли российской нашей: гордость, соль!
И мальчик стих, гордясь разумным папой,
И Левитан тот призрачный исчез,
А ручеек всё также тихо капал,
И рокотал сурово плёсский лес.