Почти никто
не различает голос этого Города.
И кажется, - лишь я
слышу его акценты,
тембральность,
интонацию
и безнадёжную немую тоску.
Мой Город пробуждается
гулом машин и щебетом птиц.
Улыбается Солнышком,
и плачет дождями,
захлёбывается лужами,
и украдкой целуется
влажными ртами подростков по подъездам,
где суровые дядьки,
которых заели жёны,
тихо покуривают полузапрещённый табак.
Мой Город строит пирамидки церквей,
устраивает пикники на старом кладбище,
и ходит стройными стадами
на праздничные мистерии.
Мой Город разбрасывает по асфальту хлеб,
который лениво клюют грязные голуби
и пинают избалованные дети.
Мой Город гордится своим благородством,
отправляя гуманитарные посылки в дальние страны,
и побуркивает в строну «понаехавших»…
И хает былое
и ностальгирует им одновременно,
пытаясь понять:
кто виноват в Его нынешнем счастье?
И поёт ночными окнами застольные шансоны,
и прорезает опустелые дворы одиночными криками:
«Помогите!..»
Но однажды Он закоротился
шизоделической, затухающей вдали мантрой:
«Ты не Бог, ты не Бог, Ты не Бог!..»
Впрочем, едва отзвучав этим предрассветным эхом,
мой Город опять пробудился гулом машин…