Ты ушла на рассвете. Неслышно ушла на рассвете.
Прихватив свой букет, мой бумажник, планшет и коньяк.
«Чем теперь похмеляться? – раздумывал я в туалете, –
Сколько выпил вчера я, что нынче хреново мне так?»
Мы сношались как звери. Сношались, ей-богу, как звери.
Мы стонали, рычали (я даже тебя укусил).
А теперь ты свалила, прикрыв потихонечку двери,
А я сру одиноко, и мир мне ни разу не мил.
«дзинь-дзилинь» (жму соседский звонок),
«дзинь-дзилинь» (жму повторно),
«дзинь-дзилинь» – там остыл что ли этот тупой старикан?
«ДЗИНЬ-ДЗИЛИНННЬ!!!» – открывает усталая, старая морда,
-Тимофеич, родной, не пожертвуешь водки стакан?
Это я алкоголик? Слышь, дед, это я алкоголик?
Ты чего разорался, я – жертва, грабёж у меня…
Никогда не бывал в ситуациях гадостных что ли?
Не нуждался в поддержке, когда отвернулась родня?
Выйду в город я. В серый, гнилой, опостылевший город.
За поправкой здоровья зайду в близлежащий кабак.
Но грузить не примусь никого своим мелочным горем,
Буду молча со взглядом стеклянным калдырить коньяк.