Чуть ночь превратится
в рассвет,
вижу каждый день я:
кто в дум,
кто в ком,
кто в сов,
кто в фед,
стекается народ
в учрежденья.
Обдает охрана
презрением
пополам с подозрением,
чуть войдёшь в здание.
Прогибаясь под грузом
несомой хрени,
служащие расходятся
на заседания.
Взъерошенный,
словно лавиной
накрыло,
врываюсь без спросу,
бесславный ублюдок,
и вижу:
вместо людей -
лишь рыла.
О, дьявольщина!
Я знаю -
сюда заходили люди!
Слегка пометался,
блажа и оря,
Сквозь хлева миазмы
и хрюканье адово.
Вдруг слышу
спокойнейший голосок
секретаря:
"Людское обличье
им здесь
не надобно.
Начальство ценит
вхождение в образ
такой вот именно,
доказано практикой.
Сиди и подхрюкивай,
но не спи,
не горбись,
в таком вот виде,
с таким характером."
С волнением не уснешь.
Утро раннее.
Встречаю рассвет,
не отягощённый брюками:
"О, хотя бы ещё
одно заседание
относительно
искоренения
всяких
подхрюкиваний!"