4.
Утром следующего дня Юди сообщила мне, что директор намерен провести со мной беседу и будет ждать меня в своем кабинете ровно в одиннадцать часов. Так что, ровно в одиннадцать часов я уже стоял у массивной, покрытой лаком, двери, но войти мне помешал голос за ней. Он принадлежал Юлии и был единственно слышным. Впрочем, для установления личности ее бесшумного собеседника мне не потребовалась проницательность Шерлока Холмса.
- Нет… Я не хочу… - говорила она. – Просто не хочу и все… Поезжай с супругой… А со мной интересно?.. Зачем же ты тогда женился, да еще второй раз?.. Ты, небось совсем ее затюкал… Ну, для чего мне твой развод?.. Пока устраивает… Потому что пока… Там будет видно… Да не нужно мне этого… Нет… Потому что не хочу… Нельзя… И сюда нельзя… Раньше нравилось… Да, нравилось… Сюда сейчас придут… Андрей, физрук… Не Андрюшка, а Андрей Алексеевич… Причем здесь он?.. Думаешь, ему это понравится?..
Вслед за этой репликой послышался шлепок, как от пощечины.
- Еще?.. – вновь произнесла Юди. – Пожалуйста. Не жалко.
Снова послышался шлепок, а затем ее голос:
- Хватит с тебя… Нет… Встань, сейчас кто-нибудь войдет… Он… Как хочешь, а я пошла.
Не успел я отступить на достаточное расстояние, чтобы не оказаться уличенным в подслушивании, как дверь распахнулась и в коридоре появилась Юди. Заглянув мне в глаза, она улыбнулась так, как если бы подмигнула, и тотчас плотно затворила дверь. Затем сделала движение рукой, будто стряхивая пыль с юбки, и, указав мне пальцем на дверь, как бы приглашая войти, застучала своими каблуками по паркету, удаляясь в перспективу коридора.
Спустя несколько минут, я постучал в дверь.
- Одну минутку – послышался оперный голос директора, и через пару секунд из кабинета донеслось. - Войдите.
Когда я вошел, директор стоял перед зеркалом и, судя по отражению в нем, его Эго было весьма довольно отражением.
- Так, так, - повернулся он ко мне и, пройдя к столу, уселся в кресло. – Значит, Андрей. Андрей, Андрей, держись бодрей. Ну, ты ничего так, физически. В физкультурники годишься. Ты садись, садись. Вон кресло.
Я присел в одно из кресел поодаль от стола.
Он некоторое время разглядывал меня. Потом достал из шкафа бутылку коньяка и, поставив ее на стол, спросил:
- Ты, как? Выпиваешь?
Выпивать на пару с его наварененными губами мне не хотелось. И я сказал:
- Нет. Только в исключительных случаях.
- Правильно, - сладко улыбнулся он. Убирая бутылку. И затем продолжил. – Это я тебя проверял. Дело в том, что тут у нас одни девчонки. Студентки. Так что мне нужен человек серьезный, с мозгами. У тебя там, в спортзале, коморка хорошая. Но ты смотри, будь осторожен. Молодые девки наивные, у них сердце – воск, а в голове ветер. Такую соблазнить – раз плюнуть. Тем более, что половина наших курсисток из деревни. Город для них – сказка и мечта. Поманишь, так в тебя вцепится, что не оторвешь. На все пойдет, вплоть до суицида. Отравится каким-нибудь стрептоцидом, а виноват будешь ты. Притом не забывай, что они – будущие женщины, и значит, у них хватит предприимчивости и коварства, чтобы тебя охомутать, как коня на скаку. А вообще, я тебе не советую с ними связываться. С ними просто неинтересно, Пресно. Нет остроты ощущений. У них одна любовь на уме и романтика. Тебе уже пора искать настоящую женщину, воительницу, бестию, валькирию, у которой в глазах и доспехах отражение северного сияния. Погубительницу твоей души и тела. Вот достойная цель мужчины. Для быдла, конечно, всякая баба – женщина. Она его, разумеется, тоже погубит. Но как? Втопчет в грязь. И будет права. Потому что отомстит ему за то, что он не смог дать ей то, что нужно ее Эго. Французы не зря говорят «ищите женщину». В свое время они знали в этом толк. А Лакан был француз. Кстати, что ты там наврал про Лакана нашей Юди? То есть, Юлии Дмитриевне. Это я дал ей прозвище Юдифь. По-моему, удачно. Ей идет. Во всяком случае, прижилось. Да и ей нравится.
- Ничего особенного я ей не наврал, - ответил я.
- Наврал, наврал, - не отступил он. – Пришла сама не своя. Величала тебя философом. А ты… Ну, какой ты философ, боже мой? Ты, небось, наивно думаешь, что философия нужна для того, чтобы понять непонятное. Но почитай у Ммардашвили хотя бы. Он прямо говорит: «Подлинная философия делает понятное непонятным». Лакан не зря обращает внимание на значение языка и речи в формировании структуры бессознательного. А ты что для тебя язык?
- Я думаю, что язык является дополнением речи, и через то язык формирует речь, – ответил я. – Но зачем нужен такой язык, который делает речь непонятной.
- Формирует, дополняет, - передразнил он меня. – Кому нужны эти знания? Существует язык жестов, язык символов, язык тела, а значит, существует и речь на этом языке. Язык философа – это особая система символов, значений, понятий. Для обычного человека это китайская грамота, закрытая дверь. Для того чтобы ее открыть, мало иметь ключи. Нужно быть готовым войти в эту дверь. А речь философа – это те заклинания, с помощью которых внемлющему открывается особый мир, где привычная действительность меняет свои обличия и смыслы.
«Черт, вот оказывается, кто здесь первый философ», - подумал я, а директор продолжал:
- Юди мне что-то толковала о твоей идеи первичности творчества. И это, как будто, опровергает идею Фрейда о роли либидо в любви. По-твоему Фрейд дурак и не разбирается в психологии. Но даже если творчество и первично, какое это имеет значение? Важно ответить на вопрос, что является высшим проявлением творчества любви? И кто субъект этого восхождения к вершинам бытия? И что там, на этих зияющих высотах, ждет человека? И Лакан отвечает на эти вопросы. Этим субъектом является Эго человека. То есть, тот, Другой, которого человек видит в зеркале, и который ему чужд. И этот, Другой, позволяет человеку достигать высших форм наслаждений. Тех наслаждений, которые в идеале тождественны смерти.
Слово «наслаждение» директор произносил столь слащаво, что казалось, будто полными ложками ел варенье.
- Достижение этой высшего блага похоже на гонку Ахиллеса за черепахой. Когда Ахиллес не может ее догнать. То есть, когда еще, еще и еще. И это наслаждение дает секс. Если это слово тебя стесняет, назови это соитием, спариванием, сношением, совокуплением. Метафоры тут не важноы. Важно, что Лакан ставит секс в центр бытия. Так он отвечает на главный вопрос жизни, на который не смог ответить Шопенгауэр. Ведь когда Шопенгауэр говорит о Мировой воле и борьбе за выживание, он забывает ответить на вопрос: «зачем эта борьба?», «во имя чего?», «каков ее смысл?». Выживание ради чего? Пусть Лакан не говорит это прямо, но из его учения следует, что эта борьба всех со всеми ведется ради высшего наслаждения, каковым и является Эрос. Таким образом, смерть и секс идут рядом. Отсюда понятно, что творчество и любовь, лежащие в основе мира затем только и существуют, чтобы быть прелюдией, антуражем, сценой театра эротического соития, которое и есть квинтэссенция жизни. Но кто режиссер-постановщик и многоликий лицедей этого театра? И кто в нем главный зритель? А он все тот же, кому древние люди приносили жертвы и кому посвящали свои ритуальные танцы. Он тот идол, который всегда чужой человеку и всегда Другой. Он – Эго человеческое. Он именует себя «Я». Но он не «Я». Он проявляется в желаниях от имени «Я». Но эти желания не принадлежат «Я». Локан не случайно перечисляет только те желания, которые инициирует Эго, умалчивая об иных. Те, иные, его не интересуют. Они ничтожны, поскольку не определяют главного. Зато он называет главное желание, говоря, что желать можно только то, чего у тебя нет. Но мало ли чего у человека нет. Конечно, Лакан имеет в виду нечто другое. Более того, он говорит, что наши желания являются желаниями Другого. Чтобы понять, что имеет в виду Лакан, нужно вспомнить, что женщина может иметь все то же, что и мужчина. Все, кроме одного, того, что есть у мужчины, и что является условием ее наслаждения. Соответственно, это и будет предметом ее главного желания. Поэтому мужчина может быть выражен через этот предмет. Не случайно этот предмет в древних религиях является культовым, символом жизни. Ведь в нем фокусируются и смешиваются все три регистра психической деятельности: реальное, воображаемое и символическое. Их неразрывную взаимосвязь Лакан показывает с помощью колец Борромео. Но самое интересное то, что в середине зоны пересечения этих колец Лакан указывает точку. Это точка обозначает высший предел наслаждения. И он тождественен смерти. Впрочем, для тебя это сложно. Тут важно, что в этой своей схеме Лакан учитывает наслаждение Другого. Но кто этот Другой? Может быть, мужчина? Увы. В сексе, где кажется, будто главную роль играет сопереживание, к вершинам наслаждения ведет Эго. И это, прежде всего, Эго женщины. Лакан называет женщину симптомом мужчины, а женщину - бездной наслаждения. Принято считать, что женщина отдается мужчине. Но это неправда. Все наоборот. Отдает мужчина. Мужчина рожден, вскормлен и воспитан женщиной. Лакан не зря подчеркивает, что ребенок желает быть любимым матерью. И это преклонение перед женщиной у мужчины в крови. Любовь жертвенна, что и проявляется в эротическом акте. Жертвенность мужчины мы можем наблюдать в природе. Например, у богомолов и пауков самка после соития пожирает самца. Вот и мужчина ради женщины готов ничтожить себя, чтобы бросить к ногам ее весь мир. Притом это никак не противоречит его Эго. Его Эго – этот тот Другой, который отдает мужчину во власть женщины. И это она будет летать на его метле, похищая звезды с его неба. Как ты думаешь, что общего между такими гениями живописи как Караваджо, Аллори, Джентилески, Франческо, Джорджоне, Боттичелли, Рубенс, Тинторетто, Антонио Дзанки, Франц фон Штук, Доменико Беккафуми, Чезари?
- Не знаю, - ответил я.
- Все они любили рисовать картины на ветхозаветную тему «Юдифь и Олоферн. А с чего это вдруг такое единодушие великих мастеров? Что, им больше нечего было рисовать? Нет, братец, эта тема обезглавливания мужчины женщиной их волновала больше батальных сцен. Тут эротическая страсть. Современный мужчина не понимает этой притягательной власти женщины над их душами. Ее обесценила индустрия проституции и порнографии. А в средневековье одной из центральных идей Церкви было укрощение плоти. Церковь ведала о главном орудии дьявола. Церковники знали истину: «Если дьявол не может совладать с человеком, он посылает женщину». Отсюда костры инквизиции, поиск ведьм, устращение женщин и смирение плоти мужчин. Но устрашения, запреты и аскезы были не в состоянии задушить того языка свечи… Я говорю, языка свечи, который был способен разжечь пожар страсти. И чем более сгущалась тьма тайны вокруг этой свечи, тем больше она влекла к себе души, грозя испепелить их, подобно тому, как это происходит с бабочкой, достигнувшей пламени. С тем все затейливей становились украшения Храма Эроса, все грандиозней вершились трагедии на его сцене, и все богаче приносились жертвы на алтарь Эго. Соответственно это требовало утонченных, художественных форм и от самого соития. Оно должно было отличаться от случек животных и быдла. Оно исключает пошлых механических действий. Высшая форма наслаждения должна приближать к абсолюту, где в жертву Эросу мужчина приносит свою жизнь. Вот, что изображали великие художники на тему «Юдифь, обезглавливающая Олоферна»
- Но, насколько мне известно, Юдифь это делала не ради наслаждения, а ради своего народа, - попробовал возразить я.
- Какая разница, – поморщился директор. – Да кому я все это рассказываю. Ты ж не поймешь. В общем, никакой ты не философ. Хотя Лакана читай. Изучай. Может еще дойдет. И женщину ищи. Cherchez la femme. А нашей Юди голову не морочь. Все. Иди, работай.
Из кабинета директора я вышел ошеломленным. С моим сознанием происходило примерно то же, что бывает в театре, когда сцена поворачивается, меняя декорации. Чтобы остановить это вращение, мне нужно было смириться с тем, что Юди – любовница этого аристократа соития. Впрочем, это легко встроилось в мой логос. Достаточно было вспомнить, ее убежденность в естественности желания любви, не любя. Для любовницы начальника корысть в отношениях - частое явление. Нормальным я признал и то, что директор видит в Юлии Юдифь. В свете его теории она вполне годится на роль «погубительницы его души и тела». Звук пощечины, который я слышал, вполне это доказывал. Зато было непонятно, зачем Юди потребовалось рассказывать директору о моих соображениях по поводу учения Лакана? И зачем директору понадобилось давать мне знания, которые мне не нужны? Но главное, я чувствовал необходимость разоблачения концепции этого поклонника подвига Юдифь. Сразу это не получалось.
Конечно, можно было признать директора психически ненормальным, склонным к мазохизму и, таким образом, вернуться к реальности. Ведь мирюсь же я с существованием огромного числа роликов на специальных сайтах, где доминирование женщин не самое худшее из извращений. Впрочем, в психологии считается, что именно женщины более всего склонны к мазохизму. Но на то они и извращения. Мазохизм – это извращение любви. Ведь любовь жертвенна. Эта жертвенность существует уже на уровне биологических клеток. Они делятся, давая жизнь новым клеткам. Чем это не самопожертвование? Так что, мазохизм, пожалуй, более естественное явление, чем садизм. Что же касается склонности к ним, то, видимо, она неизбежна. В физической близости партнеров вряд ли существует нейтральная скорость. Другое дело степень отклонения от нормы. Но где та норма? Лакан говорит, что даже в супружеской постели партнеры не лишены сексуальных фантазий. Без фантазий, мол, соитие сродни механичной случки животных. Разумеется, в таких фантазиях ведущую роль играют мышление и Эго. А это значит, что на сцену воображения приходят знаки и символы в их образах. И бог его знает, куда они могут завести сознание и разум.
Фрейд, конечно, не прав, полагая, будто либидо является источником любви. На самом деле либидо служит спусковым крючком, триггером, запускающим процесс сотворения фантазмов. Зато прав Лакан, собрав свой букет желаний. Ведь все они присутствуют в сексуальных фантазиях и могут быть реализованы в постели. Но тогда, может быть, прав и директор, давая свободу своим фантазиям.
Он что-то начал говорить о Борромеевом узле в психоанализе Лакана. Узел этот представляет собой модель из триады сцепленных колец: Реального, Воображаемого и Символического. С некоторыми оговорками эту модель можно выразить через «Золотой треугольник», где символическое будет показано через вертикальный катет мышления. Тогда символическое и явится фактором отрицания разума, что достаточно справедливо. Но даже из модели Лакана ясно, что никакой реальности для субъекта нет. Символическое способно так переформатировать разум, что он превращается в фильтр для реальности. Реальность с ее означаемыми и означающими искажается, как в кривом зеркале, образуя новые структуры бессознательного. Вот примерно это и произошло с директором. Мышление соткало в его логосе такую паутину структур, обосновывающую истинность его убеждений, что никакая логика, никакие доводы не в состоянии изменить его воззрения.
Но насколько ложна его логика? Где то слабое звено его идеологии. Я часто завидую людям, которым не свойственна глубина мысли. Они могут отмахнуться от любой проблемы и жить себе припеваючи. Меня же омут познания увлекает в свою пучину, обещая явить истину, но то, что я нахожу там, вполне может оказаться горстью речного песка. Быть может, в этом моя беда. Однако в этот раз мною руководило вовсе не желание докопаться до корней проблемы директора. Разрушить конструкцию его идеологии мне было важно потому, что в нем я теперь угадывал отражение того, Другого, который возможно жил во мне. Возможно. Тайно. Жил. Ведь теперь, после его лекции, я ясно отдавал себе отчет в том, что меня тянет к Юдифь. И это не была любовь. И это даже не было желанием овладеть ею физически. И это меня пугало. Неужели я способен уподобиться этому человеку с наварененными губами и приторной улыбкой? Неужели мое либидо способно спровоцировать фантазии, где мое Эго подчинит меня ей с целью погубить меня? Но почему бы и нет? Ведь я же вижу признаки того, что начинаю смотреть на мир сквозь тень Юди. Что, если во мне есть нечто, что позволит сомкнуть ее воображаемые кольца рептилии и сдавить мою личность в точку ничто. Оставалось надеяться на мою волю и разум. Вспомнив об этих замечательных инструментах для ремонта души, я отложил свои размышления до лучших времен и занялся работой.
Вплоть до конца рабочего дня я так и не встретил Юдифь. А следующие два дня были выходными.
Ну, вот стала вырисовываться практическая реализация "пурги" Лакана.
Почему Фрейд не подал ему руки?
Фрейд велик! В систематизации псических процессов при структурировании самой психики Фрейд не принял гипотезу структуры психики от Лакана, где подобие структуры языка должно лечь в основу струтуры психики.
Диагностирование психов по разговорному сеансу с прерыванием
воспринялось психиатрами с радостью, в отличии от академических установок Лакана, что не возможно подтвердить метрологически и по сей день.
Тем более Юнг развил успешно иерархию: ИД - САМОСТЬ- ЭГО в увязке с разумом(сознание) и подсознанием.
Мадам Юдифь всё ближе к гранёному стакану. Ждём! А там и преступление не отрицается.
:-)
Молодец, Юрчик. Тебя слушать - одно удовольствие. Значит, не в пустоту и я говорю. Только зря ты надеешься, что Юди прирежет Андрющку. Отсобачит ему голову и подарит директору. Это слишком тривиально.
Это типаж известый, удачно подан автором. Она легко переходит с ты на Вы. Нас тут не проведёшь! :-)
Хвалю, однако!
Тут такую можно подать трагикомедь, даже драму.
Уже переходи от терминов "пурги Лакана" на свецкое. Мы, читатели ждём простоты:-)
Вот , Клеопатра была была баба!!
Офигенная, пишут историки, можно поверить. Из спальни сразу вели мужиков на плаху! Во где красота слога! И ведь очередь стояла!
:-)
Это интересный вопрос. Насколько это реальная история? Ее вполне могли выдумать те самые Другие, из Черного зеркала. Но могло быть и в реальности. Она для них была богиня. Я думаю, тогда жизнь особо не ценилась. Если б не воображаемые боги, то вообще тоска зеленая. Каждый день одно и то же, да еще, возможно, с кормежкой проблемы. Сейчас, благодаря прогрессу, жизнь намного интересней и ценнее. Да и Клеопатры уже не такой уж недостижимый идеал. Хотя я думаю, эта Клеопатра не была такой уж красавицей. Скорее, как говорит Радзинский,: " Она была обольстительна" . А это выше, чем природная красота.
Фантзии "могут быть реализованы в постели" только отчасти. Кухонный стол, люстра, унитаз вполне достойные места, было бы либидо и горячее желание трахнуться!