ПАВЛУШКА МARCO
«ФИРМА ДИОНИС» или
«ДИТЯ ДВОЙНЫХ ДВЕРЕЙ»
Таки - ЧАСТЬ 1
Хочу похвастаться весьма неброско:
я снова номинирован на "ОСКАР"
_________________________________
ПЕРВОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ МЕСЯЦА
__________________________________
сегодня, утро, Москва
Телефон зазвонил синхронно со звонком в дверь. Через полторы секунды я сумел раскрыть глаза и дотянуться до трубки.
- Алло, - со значением дал я согласие на разговор, приоткрыв лишь левый глаз. Сейчас следовало нацепить на себя одежду и взять паузу в разговоре, дабы узнать кто ломиться в дверь. Но голос в телефоне распорядился иначе:
- Вас беспокоят из Издательского Дома «21-й ВЕК». Можно поговорить с Денисом Павловичем?
- Разумеется. Я слушаю, - застрекотал я в телефон, не смея прерывать собеседника идиотской просьбой: подождать минутку у телефона, пока я открою кому-то дверь.
- Я звоню от редактора литературной группы. Наше издательство издает сборник молодых авторов, в том числе и Ваш рассказ. Так вот, Вас приглашают на предварительное подписание дебют-контракта. Ну, скажем, завтра, часиков в тринадцать. Записывайте адрес…
В телефоне давно плескались гудки отбоя, а я все выводил координаты адреса на телевизионной программе. В дверь продолжали звонить. Я доскакал до холла одновременно одеваясь, и так хитро спросил через типичную стальную дверь:
- Хотим что?
- А Денис дома? - застрекотал идеально несвежий голос; я взглянул в прорезь глазка и обнаружил у порога бывшего-одноклассника-терерь-алкоголика, имевшего наглость проживать со мной в одном подъезде, семью этажами ниже.
- Он уже ушел, - говорю я неправду измененным голосом, а что делать?
- Хорошо, я зайду попозже.
- Сделайте одолжение, - заканчиваю я беседу и сохраняю в бумажнике те деньги, которые он пришел просить на опохмелку. И уже добавляю шепотом для себя: - Да пошел ты к е… матери.
Этот тип людей потрясающе невозможен и навязчив. Тут складывается всё: и знак зодиака, и год рождения, и анти-толерантность, и природная наглость, и приобре-тенная алкоголем бычья тупость. О таких обычно говорят: «Он заваривает кофе горячей водой из-под крана». Особенно невозможен в этом срезе мой теперешний визитер. Мало того, что и в лицейские годы мы не были закадычными приятелями, так ведь точно не стали ими и в дальнейшем. Пару лет назад бывший приятель оконча-тельно спился, что сделало невозможным какое-нибудь с ним общение. И вот он звонит в мою дверь. Оно мне надо?
Впрочем, возможно, что он пришел сказать что-нибудь хорошее и приятное во всех отношениях. Может он решил вспомнить былые года и хотел поделиться своими воспоминаниями с персонажем тех далеких, счастливых дней. Мне давно уже стало казаться, что самые запоминающиеся и счастливые моменты из прошлого связаны с совершенно случайными людьми. И почти все сограждане в час грусти и печали как-то искусственно стремятся повторить тот призрак благополучия, для чего и достают посторонних людей, как-то переплетенных с их удачными днями.
Но, раз уж меня всё равно разбудили, то нет ни йоты смысла долго негодовать и умничать. На завтра меня вызывают в «21-й ВЕК»! И все остальные события так же мелки и незначительны, как стратегия Евросоюза по отношению к России. Я могу думать только о том, как я завтра появлюсь в Издательстве и подпишу контракт.
Я немедленно почувствовал себя гением, да так остро, что продырявил чистый лист бумаги указательным пальцем во всех трех стилях У-шу: а) Вин Цунь; б) Шой Лее Фут; в) Хун Гар.
Кстати, если обычный формат А4 сложить четыре раза, положить поверхностью на вытянутый указательный палец, а потом щелкнуть по краю, то поговорка – фанера над Парижем - примет Ваш домашний вариант. О чем это я?
Кофе я допил через двадцать минут, и, дурак я такой, – пару раз капал в кофеин муть Московского коньяка. Это не очень-то помогло и на экране в режиме разметки страниц налабалось нечто ужасное:
______________________________________________________________
“Летом мы были с приятелем на даче. У него. Выпили много, и не
побоюсь этого слова - очень много. Было полнолуние. Мы вышли покурить
на крыльцо. Огромная луна всходила из-за дома напротив. Луна торчала,
как яркая этикетка на темной бутылке ночного неба. Приятель сказал:
“Смотри, б.., какая красота! При полной луне надо загадывать желания”.
“Да ну? С чего бы вдруг? - недоверчиво спрашиваю я, щурясь на небо”.
“О, старик! Луна это - вещь. Каких-то 500.000 лет назад ее вообще не
было на нашей траектории. И ее сюда позвали неслучайно. Короче, за-
гадывай любое желание, и, гадом буду, оно исполнится”. Я, помнится,
попросил что-то высокое и важное. А приятель, посмотрев на полную
луну, сплюнул и прошептал: «Пошли мне с утра бутылку портвейна!”
Самое интересное, что с утра бутылка портвейна нашлась”.
___________________________________________________________
О том, чтобы так начать новый рассказ не могло быть и речи. Этим можно закончить. И не рассказ, а карьеру литератора! В следующий час я готовил себе завтрак, обед и ужин, руководствуясь старинным московским рецептом: поджарить макароны на большой сковороде и поделить лакомое блюдо на три части: завтрак, обед и ужин. Параллельно я одним глазом конспектировал заутреннюю сетку телевидения. Нащупав в голове сносную идею, я снова переместился за компьютер. Чуть выше переносицы торчала непонятная фраза, выстрелянная экономическим обозревателем не первого канала:
«Не так давно всем казалось, что по причинам макроэкономической стабилизации и перепаритезации ресурсов процесса реформ - объем производства на мировом рынке должен упасть».
Недурное начало. Но под этот пролог не подберешь ни название будущей вещи, ни действующих лиц.
- Расступитесь дилетанты, - произнес я магическое заклинание. - Идет гений.
Но я никуда не ушел и - более того - никуда не пришел. Я как сидел перед пустым экраном, так и остался не реализован достойным началом. Так вот и бывает: ты даешь себе слово сочинить что-то потрясающее, но не понимаешь, что именно ты хочешь от самого себя, а главное – зачем?
- Да и черт с ним, с прологом-то, - кивнул я своему отражению в мониторе. - Начнем с конфликта:
Когда кажется, что уже ничего не сможет сильно удивить, или пошатнуть шаблонные наработки ума, случаются вещи сразу же их опровергающие. На засыпочный вопрос - что такое счастье? один знакомый журналист ответил незамедлительно: Внезапный выходной среди недели, найти в кошельке пару купюр, одеться во все лучшее и вый-ти в город. Пройтись по любимым улочкам, прошвырнуться по магазинам и накупить кучу ненужных мелочей. Потом купить бутылку портвейна, и, начиная с ланча, прикон-чить её к обеду. А потом валяться на диване, пересматривая любимые видео.
Я перечитал напечатанное, выделил мышой обе колонки и элегантно отправил в мусоросборник. Очевидно, что определение счастья было в чем-то спорно, но то, что предлагал “знакомый журналист” было доступно, понятно и недурно. Хотя, и возни-кало чувство некого недоверия к персонажу - почему это какой-то безработный журналист-алкоголик вместо того, чтобы издать огромный труд на тему счастья - валя-ется на диване и жрет дешевый портвейн.
Планируемый рассказ у меня явно не вытанцовывался. Более того - он даже не умел еще танцевать. Я откинулся на спинку кресла, вспоминая давно ли я был в таком безнадежном состоянии. Получалось, что я из него и не выходил. А редкие проблески идей если и существовали в моей голове, то не благодаря мне, а вопреки. Словно из параллельного сознания кто-то вдувал в меня крохи своих мыслей, не в силах больше терпеть скудность моего разума, каким-то образом соприкоснувшегося с более талант-ливой формацией.
Я сделал глоток из второй по счету кружки кофе и подкатил на кресле к проему окна. Вид, к которому я привык за четверть века, был взлохмочен и непонятен. Это коньяк с кофе внесли коррективы – привычный мир, подобный правильному овалу мыла, вдруг разбивается об край ванной и становится формы обгрызенного яблока, это, кстати, если еще повезет – обычно форма еще хуже.
Остаток утра лениво взывал погрузиться в его составляющее. Работать! Надо работать, но в голове пусто. Слишком пусто для литературы, поэзии и живописи. Там осталось только крохотное место для однообразного интима, или по-русски – для одноразовой дрочки. Мои терзания нарушил телефонный звонок.
- Денис, привет! Чем занят? - зазвучал в трубке ожидаемый голос.
- Хороший вопрос. Я ждал его. И вот что я на него отвечу: не твоё это собачье дело! И, кстати, - привет!
- Творческий кризис? - догадался Марат.
Марат Немировский - мой лепший кореш - никогда не обижался на мою грубость или неучтивую иронию. Хотя, сам очень редко себе это позволял, не смотря на то, что в наших головах были синхронные хромосомы.
- Хуже - секвестр интеллекта, - признался я.
- Так приходи ко мне: бутылка водки мигом исправит все неудобства. Все мои отправились по делам и я один скучаю дома.
- Я не могу. У меня завтра важная встреча. И не в пивной возле оптового рынка, как ты подумал.
- Очередное собеседование? Сочувствую. Знаешь песню: «Куда бы ни шел ты с похмелья - “РИГЛИЗ СПЕРМИНТ” возьми»?
- Я не хочу пить водку, - заскандалил я. - Тем более я с утра выпил антибиотик.
- Какой? «ИСТОК»? «ГЖЕЛКУ»? «ТОПАЗ»?
- Ты меня достал. И, кстати, вообще пора кардинально менять жизнь.
- Да - переходить со светлого пива на темное. Кстати, по дороге купи парочку бутылок. И пачку сигарет. И не задерживайся: если тебя не будет через 20 минут я убью заложников.
И я в который раз сдался. Нет, ну а что? Никаких спешных дел у меня нет. До завтрашнего дня я вполне оклемаюсь. А, если даже и нет, то мой похмельный вид только прибавит стереотипов в копилку внешности начинающих литераторов. Или полностью изуродует мою судьбу и карьеру. Но кто об этом думает, когда в пяти минутах ходьбы - на столе у твоего наилучшего друга ждет бутылка водки?
«Даже и не знаю, - отозвалась вторая половина сознания. - Это, конечно, за-манчиво, но ты очень рискуешь завтрашним похмельем. А у тебя важнейшая встреча! И я… Как бы это сказать… Не советую тебе расслабляться. Хотя, раздавить с Маратом бутылку горькой и я бы не отказался. Но, я нахожу опасной ту поспешность, с которой твоя податливость влилась в мою реальность».
Я завершающе постучал пальцами по клавиатуре компьютера, осушил остатки кофе и обесточил свой виртуальный письменный стол. Рабочий день на сегодня окончен. Я слегка поежился от мысли, что вполне могу получить по ребрам от пред-ставителей трудоемких профессий, узнай они, что я работаю всего сорок минут в день.
На улице ничего не изменилось со вчерашнего дня; та же погода, те же дома и стены, те же лица. Лишь в прозрачном боку остова транспортной остановки поменя-лась реклама. Вместо дрянного плаката лимонада «СПРАЙТ» торчала теперь папи-русная полиграфия “PARLIAMENT LIGHT”. Поддавшись на эмоциональную фазу, я вытащил пачку своих сигарет и - некультурно - прикурил прямо на улице.
Когда тебе двадцать восемь лет и ты совершенно неоправданно закуриваешь на улице, тут есть о чем подумать. То ли в тебе не умолкли отголоски детства, когда единственное место, где можно покурить это - улица, потому что дома строгие родите-ли тебе этого не разрешают. То ли здесь просыпается не наступившая зрелость, когда дома курить тоже нельзя - маленькие дети, не выносящая дыма жена, и т.д. Когда тебе под тридцать лет – жизнь вообще странная штука. Я иду мимо витрины мебельного магазина, и, глядя в огромные окна думаю полную хрень. Например: а ведь камень в витрину летит долго, еще дольше летит железная арматура – она вращается.
Квартира Марата представляла собой обычное зрелище: во всех комнатах орал телевизор, где-то на кухне трещал магнитофон, под скворчание двух сковородок, в ванной комнате водопадом лилась вода, а сам хозяин сидел в столовой и играл на гитаре. (Обычно в это время он еще разговаривает по телефону).
Я захлопнул входную дверь, оставленную открытой для меня, и вступил в кухню. Раскрыв холодильник для закладки пива, я немного усомнился в будущем закуски: там было абсолютно пусто.
- Эй! - крикнул я в проем столовой, - ты что стал работать на Гербалайф? У тебя нет ни крошки жрачки.
Гитарный аккорд оборвался на взлете, гулко ударилось дерево о дерево и насту-пила тишина. А это хорошо, потому что стиль игры Марата укладывается в обще-принятое Л.Л.Л. - «Лабух Лабает Лажу». Бубня явное неудовольствие, хозяин вышел к растерявшемуся гостю:
- Холодильник не работает. Кинь пиво в морозильник в холле. Сигарет купил?
- Купил. И банку огурцов.
- О-ля-ля. У меня как раз закончились помидоры, - зачем-то сообщил Марат.
- Закажем по Интернету. А что есть перекусить?
- Перекуси провод. О`кей, закуска готовиться. Я метнусь под душ, а ты смотри чтобы сковородки не подгорели. Выпьем, кстати, по рюмочке?
- А-то! Мне, пожалуйста, - полную. Себе - поменьше. Кассеты мои посмотрел?
- А какие твои? - наморщил лоб Марат, наклоняя бутылку, и переключился на более существенное. - Предлагаю…
- Будем богаты и здоровы, - я стукнул своей рюмкой об грань посуды Немировского.
- Предлагаю выпить за 145-летие отмены Крепостного Права.
- Лучше за 205-летие убийства Павла I.
- Послушай, Дэн, после твоих тостов водку можно принимать только через клизму.
- Ты для этого идешь в ванную? - догадался я, отвинчивая подбородком крышку с банки закусочных огурцов.
- Не умничай - тебе не идет, - сказано мне уже из коридора, и я остался один.
Маринованный огурчик складно рухнул в желудок. На плите глухо хрюкнуло шипящее масло. А мой взор уперся в пакет с купленным пивом. Пора был закинуть его в морозильник, что я и сделал, правда минус один экземпляр. Я прошел в столовую и сел в кресло у окна. Об край батареи откупорил бутылку и мелкими глотками стал вливать в себя пиво. Потом дозировка глотков укрупнилась.
Однажды я был свидетелем незабываемого эпизода: Марат вышел на улицу бук-вально на минуту - купить сигарет, а вернулся заметно нетрезвым. Объяснил же это он весьма оригинально: «Я последовал старинному семейному ритуалу – быст-ренько выпить бутылку пива из горла и пройти по солнечной стороне улицы».
Сейчас мне кажется, что я понимаю смысл этого явления на самом глубинном уровне, и этот смысл смотрит на меня из темного омута пива и, натурально, толкает раскрасить губы приятной горьковатой пеной. Я хмыкнул от внезапного просветления и хотел что-то сказать вслух, но запнулся с тем идиотским видом, которые так не лю-бят дикторы центрального телевидения.
На кухне сковородки заскандалили всерьез. Я нехотя поднялся и подступил к трудящейся плите. На первом тефлоне подгорали баклажаны с рубленой свининой, заправленные луком, помидорами, чесноком, сыром и перцем. Я кое-как потревожил блюдо лопаточкой и отключил газ. Вторая сковородка шипела непонятным мне блюдом, а на вкус так и просто отвратительным. Вторую конфорку я выключил тоже. От греха подальше. И судя по пустым банкам и упаковкам, валяющимся подле, - сде-лал это вовремя и правильно. Скорее всего на сковородке умирало какое-то восточное морское блюдо, так пусть лучше оно загнется от руки хозяина.
Толи услышав мои мысли, толи не желая оставлять меня одного с бутылкой водки, Марат появился на кухне, смердя запахом шампуня и хорошего одеколона. Примерно так же появляются модели на подиуме: небрежный взгляд, подбородок выше ушей, и поступь, хоть и торопливая, но словно через толщу воды:
- Только не говори мне, что водки больше нет.
- Хорошо, не буду, - согласился я, видя как Марат хватается за сердце. - Да не трогал я водку! Я борюсь с твоими сковородками. Кстати, что это за дрянь?
- Что ты называешь дранью? Лучше блюдо японского ресторана? По сто баксов за порцию? Из нежнейшего мяса кальмара и спрута?
- Да мне накласть, из чего это, - прервал я чтение меню. - Меня от запаха чуть не вырвало!
- Просто немножко несвежее.
- Отлично. И называется этот разносол «ПОРВАННЫЙ ПОВАР»? Поверь мне - ни один нормальный человек есть это не станет.
- Но я-то ем, - Марат развел руки в характерном непонимании.
- Естественно. И ты когда-то был нормальным, но мощный взрыв мутации…
- Я могу быть с тобой откровенным?
- Ты обязан быть со мной откровенным, - предупредил я ближайшего соратника.
- Если ты, Дэн, не прекратишь обзывать своих друзей, то пить будешь в одино-честве. И не водку, а лекарства.
- Ну ты вумный, как вутка. Ладно, пес с икотой, не сердись, - смягчил я напружи-нившуюся атмосферу. - Давай помиримся за этой рюмкой. Скажешь тост?
- Пьянству бой! Ему же - слава!
И не надо больше никаких слов. Можно выбросить на помойку все брошюры и книжицы, содержащие застольные речи. Вот он - единственно правильный тост! А за остальное можно и не пить: пьянству бой! ему же слава! *
Блюдо, окрещенное мною «ПОРВАННЫЙ ПОВАР» попробовать все же пришлось. Не могу сказать, что я кардинально переменил свой взгляд на эту закуску, но это ока-залось ничуть не хуже соленых грибов политых майонезом и сдобренных незрелой морковью. К сожалению, желудку это не объяснишь.
- Мне сегодня звонил Вадик, - после очередной порции вкусного напитка сообщил захмелевший Марат. - Предлагал, как всегда, какую-ту лажу. Толи подрядиться про-давать фильтры для воды, толи дачные насосы - я не понял. Короче, крыша у парня совсем съехала. А, ведь когда работал с нами - бизнес процветал. Хотя, в те годы бизнес процветал у всех, даже у сборщиков пыли.
- Как говорят французы в таких случаях, - я возвел глаза на потолок. – Quelques uns de ses amis disent le contraire. ** Что по-русски означает: Все его друзья считают его идиотом.
- Откуда ты знаешь французский?
- Так Вадик же работает во французском букинистическом магазинчике.
- Уже не работает, - подсказал Марат. - Его уволили.
- Господи, - опешил я. - Это каким же это надо быть отстоем, чтобы быть выбро-шенным с такой помойки?
- За что же ты так не любишь французов, - спросил Немировский, разливая исконно русский напиток.
- Вовсе нет: французы - хорошие парни. Я не люблю португальцев.
Развить мысль о своей нелюбви к Португалии у меня не получилось: зазвонил телефон. Марат сцепил трубку, с минуту слушал молча, показывая мне жестом дабы я наполнил рюмки, а потом выдал в телефон шатающимся голосом:
- Идите вы на хер со своими социологическими опросами. У меня спутниковая тарелка и ваше говно по ящику я не смотрю!
Нет, ну а что – нормально ответил: спокойно, не волнуясь. А мог бы и так по-слать, что телефонные контакты бы покраснели. Немировский это может. Однажды он довел до слез самых непробиваемых в мире людей – контролеров в электричке, ну, вернее не контролеров, а тех церберов, что заведуют турникетами при вокзалах. Битва за билет была выиграна Маратом, похлещи Ватерлоо. Весь Савеловский ему хлопал.
Пока Марат махал руками и бубнил в телефон, я как-то незаметно долил водоч-ный графин, что капли остались там, дабы смазать морду после бритья.
После очередной сигареты я понял, что выгляжу уже несвежим. Я поднялся с кресла с характерной раскоординацией головы, рук и ног. О том, чтобы пройти два шага не могло быть и речи. Однако надо. Я переместился в ванную комнату и рас-творил свое лицо в спасительных брызгах, словно таблетку аспирина в утреннем стакане. Через минуту я вернулся к застолью; новая бутылка водки адекватным образом придавала поверхности стола логическое наполнение. И стало понятно, что скоро наступит последняя стадия опьянения – это когда начинаешь разговаривать с рекламой. Или когда сообщаешь своему отражению в зеркале: «Я разрушен, как Карфаген и Камелотт».
_________________________________________
* Если кто-то читает эти строчки с наполненной рюмкой, то ему легче оценить предложенный тост.
** Некоторые его друзья говорят иначе. (фр.)
____________________________________________________________
- Эй, - обратился я к Марату. - А где моя тарелка с закуской?
- Я ее доел. Что ты машешь руками? Ты же с такой ненавистью возил вилкой по баклажанам, что я решил тебе помочь.
- Я тебе не говорил, что умею пальцем проламывать череп?
- Такое я бы запомнил, - признался Марат, доставая откуда-то недоеденное мною блюдо. - Держи, плакса. Не хочется ходить с дыркой в башке из-за куска баклажана.
- Парень, ты еще глупее, чем выглядишь.
- Сейчас ты в этом разубедишься. Пока ты отсутствовал, я кое-что накрапал тебе в помощь. По-моему это недурное начало для рассказа. Полюбопытствуй, - Марат про-тянул мне исписанный листок. - И по рюмке, естественно.
- Забей себе плашмя свои каракули и давай немедленно заключим сделку, - предло-жил я. - Ты перестанешь учить меня литературе, а я сниму твою фотографию со стенда «ОНИ ПОЗОРЯТ НАШ РАЙОН».
Но листок с текстом я все-таки взял. Свободной рукой я отправил глоток водки по знакомому маршруту и, прищурившись, стал разбирать нетвердый почерк Марата:
Из всех стран Европы, пожалуй, только Португалия мне никогда не нравилась. За ис-ключением местного футбольного чемпионата, да причастности к появлению портвейна. А во всем другом, я так же равнодушен к Португалии, как пассажиры московского метро. Как-то на эскалаторе навернулся хромой и покатился по ступенькам в низ. Скользя и матерясь он пытался зацепиться за ноги пассажиров загнутой ручкой клюки. Но все окру-жающие сограждане поднимали ноги, и хромой продолжал скользить в неизвестность.
- И это ты называешь недурным началом? - зашипел я на Марата.
- Поверь мне, - закивал головой мой друг, - свой лучший рассказ я бы именно так и начал. Более того - я получил бы за него «БУКЕРОВСКУЮ ПРЕМИЮ».
- Уже нет, - возразил я, разрывая листок с каракулями на четыре неровные части.
- Это все равно была копия. Оригинал заверен в Палате Авторских и Смежных Прав и отправлен моему издателю. Бывшему твоему.
- Нельзя так начитать рассказ. Не комильфо.
- Чё-че?
- Глухим два раза не звонят. Дрянь начало. И я, как ни странно, выпью.
- А ты – сомнительный. Проваливай из моей жизни.
- О`кей,- сдался я. - Можешь рассчитывать на три процента от гонорара. Кстати, а у нас не будет проблем в Португальском Консульстве?
Помните у Довлатова: «Я шел домой, расталкивая дома»? Так вот – это про меня. Марат накачал меня прилично, но я все равно купил в палатке две бутылки пива, с ужасом понимая, что завтра я буду никакой. Дома все уже спали, и я тихой мышью соорудил себе нехитрую яичницу, и засел за комп. Во мне проснулось творчество. Оно просто перло из меня. Спьяну вообще работать нельзя, тем более редактировать уже полностью сваренный рассказ. Но, ху.. там!
Как в далеком отрочестве я откупорил бутылку пива об ящик письменного стола, выдвинул и сам ящик, и налил привычный напиток в стоящий там стакан. Потом решительно раскрыл свое произведение, зачем-то выделил название синим цветом, и, довольный результатом, стал перечитывать своё графоманство:
Мой новый рассказ. Финальная версия
«Дитя Двойных Дверей»