На ветке птица верещала,
на крыше дрались два кота;
С утра ничто не предвещало
сюрпризов. Но случилось так:
На круглой площади центральной
он, пригорюнившись, стоял.
И ужас экзистенциальный
меня тотчас же обуял.
Скатилось сердце по тревоге
в желудок, жалобно звеня.
Бежать хотела. Только ноги
совсем не слушались меня.
Я тихо с тыла подкатила.
Он обернулся. Вскрикнул: "Ты!"
Гримаса страха исказила
его унылые черты.
Кортежей свадебных клаксоны
гудели в душной темноте.
И мы паааашли под Мендельсона,
неловко путаясь в фате.
А позже, на медвежьей шкуре,
распили праздничный бокал.
И кто-то там, на верхотуре,
от смеха плакал и икал.
Ничто вчера с утра молчало, Вовсю уставившись на нас, И нифига не предвещало Затменья солнца в ранний час. Едва пошли под Мендельсона, А под коньяк пошёл лимон, Как стали мокрыми кальсоны, Заткнулся даже Мендельсон: Сорвался кто-то с верхотуры, Собой светило заслоня, И с воем шварк об площадь сдуру!.. А брызги прямо на меня.
Мы чинно шли под Мендельсона, светило солнышко под дых; с лимоном ты, а я в кальсонах, и в окружении родных. Потом попойка, крики, визги, бардак и прочая фигня; и на меня попали брызги; эх, хорошо, что не в меня.