Метель, буря мглою… Короче, не лето.
Пока няня кружку искала свою,
Онегин и Сильвио, взяв пистолеты,
Прикрыли Руслана в неравном бою.
Им дядя сказал, хоть и честных был правил:
«В Саратов уеду, сюда не ездок».
Ведь долго и молча они отступали,
Не в шутку от этого он занемог.
Жениться хотел, не хотел он учиться,
А надо нести было знамя полка.
Тем временем, поезд до Аустерлица,
Разрезал Каренину нá два куска.
Платочком Печорин утёр свои слёзы
И пóдал к атаке условный сигнал,
А Швабрин, нахлёстывал, гнал Карагёза
На помощь отряду. Пока не загнал.
«Послушайте, лошадь, вставайте скорее!
Контужен я в руку, нет силы в ногах.
Там Тушин один со своей батареей,
Где мчится Арагва в тенистых брегах».
Не катятся ядра, не свищут уж пули.
Москва отданá, опустел город наш.
Расселись французы на гамбсовских стульях
И левый какой-то урезали марш.
Москва загорелась, ища ветра в поле,
Сжимая кинжал подползал злой чечен.
Он был фаталистом, на всё Божья воля,
И взял он Безухова с Жилиным в плен.
Пока разгорались в камине банкноты,
Гроза началась, брызнул дождь, грянул гром.
И три Карамазовых (вот, идиоты)
Решили старуху убить топором.
Не вечна война, надо думать о мире,
Неплохо скопить бы побольше деньжат.
Они утащили железную гирю
И ключ от квартиры, где деньги лежат.
Там пусто. В Париж умотали в кальсонах.
Хожденье в кальсонах в Париже – позор.
Пошли они в карты играть с Парамоном,
Вот тут-то и встретился им ревизор.
Пришлось бросить всё: и фонарь, и аптеку
И с гордым терпеньем идти за Урал.
В лесу раздавался топор дровосека –
Послали болезных на лесоповал.
Без них к нам победа пришла очень трудно,
Но мордой в говно окунули врага.
Себе же оставили хмурое утро,
Квартирный вопрос и разруху в мозгах.
Неправ, ЯR, дружище, ты в выводе этом. С вопросом «Что делать?» знаком здесь любой: Поспать на гвоздях пару раз, как Рахметов, И этот вопрос отпадёт сам собой.
И чтоб тебе впредь не писать ахинеи, А гордо смотреть бы на Моську Слоном, Не плачь, не зови, а чтоб стать поумнее, Читай «Анти-Дуринг» всегда перед сном.
"Когда они вышли, карета Вронских уже отъехала. Выходившие люди все еще переговаривались о том, что случилось. - Вот смерть-то ужасная!- сказал какой-то господин, проходя мимо. - Говорят, на ДВА КУСКА. - Я думаю, напротив, самая легкая, мгновенная, - заметил другой. - Как это не примут мер, - говорил третий. Каренина села в карету, и Степан Аркадьич с удивлением увидал, что губы ее дрожат и она с трудом удерживает слезы. - Что с тобой, Анна? - спросил он, когда они отъехали несколько сот сажен. - Дурное предзнаменование, - сказала она. "