Поэт и в Африке поэт,
Пусть и свалился с баобаба,
И я не мало прожил лет,
Чтоб это уяснить, как надо.
Москва — вот для поэтов рай,
«Объединений» просто кучи,
И словотворцу там не рад,
Наверно, только пень дремучий.
С «тусовки» не один иду,
Знакомый новый уверяет:
Что проще, я ночлег найду,
И ничего не потеряю.
В черте Садового кольца,
Вблизи булгаковского дома;
А это вам не «дрица-ца»,
Не полупрелая солома!»
Пришли, в подъезде света нет,
Во тьме забрались на четвертый.
Открыли. Коридор. Паркет
Побитый крепко и потертый.
В квартире восемь человек,
Я носом чувствую — поэты.
«Привет, ребятушки!» — «Привет».
Унылые, не подогреты.
До трех часов шел ярый спор,
О поэтической кадрили.
А если бы здесь был топор,
На всех бы каши наварили.
Все голодны, не москвичи,
Всяк хочет быть, как Вознесенский,
Поэмы хочет всяк строчить,
Проблемы поднимать вселенские.
А утром выперли всех нас,
Орала баба: «Тунеядцы!
Чтоб черти ободрали вас, —
Придумали где ошиваться!
Вы что, не видите, что дом
От вас огородили люди?
И предназначен он на слом,
Сегодня разбирать и будут».
Да нам ли погибать в тоске?
Как старику при почечуе.
Таких домов полно в Москве,
В другом таком перекочуем.